– Родзаевскому, я думаю, писать не стоит, – продолжал как бы размышлять вслух Матковский. – Он до сих пор застрял в своём сорок четвёртом. По-прежнему воюет с большевиками и Кировским правительством. Лучше просто разобраться с ним позже.
– Будет сделано, Михаил Алексеевич, – подтвердил всё тот же кабаноподобный мужчина.
– А вы, Дмитрий Андреевич, – Матковский обратился к ещё одному чернорубашечнику. – Отзвонитесь на границу. Нашим хлопчикам пора выступать. Пусть они разоружат все японские патрули, лучше будет, если даже без насилия всё обойдётся, а потом вышлите проверенных и примелькавшихся контрабандистов в сторону границ Чёрной Армии. Георгию Константиновичу необходимо знать, что Новосибирск уже готов присоединиться к Чёрной Армии.
– Так точно, Михаил Алексеевич! – по-военному гаркнул ещё один мужчина с круглыми очками, но выразительным и покрытым шрамами лицом.
– А с вами, – Матковский наконец-то соизволил вновь обратить внимание на Киру. – Мы поступим вот как…
Двое охранников, до того големами застывшие возле дверей, одновременно сделали шаг к столу. Киру прошиб холодный пот. Ему впервые в жизни стало по-настоящему страшно. Так он не боялся даже в тот момент, когда его застукали с малолетней студенткой.
– А… – начал было он, однако тут же закрыл рот. Открыл было ещё раз, однако снова захлопнул.
– Не нужно бояться, вашей жизни ничего не угрожает, – успокаивающим, но холодным тоном произнёс Матковский. – Вы просто посидите в тюрьме до тех пор, пока все дипломатические недоразумения, связанные с выходом республики из состава Сферы, не будут утрясены. Витя, Володя, – попросил он, обращаясь к двум дуболомам. – Сопроводите господина посла.
Лишь когда крепки и жёсткие ладони легли ему на плечи, Кира Шикаро позволил себе расплакаться.
Рейхспротекторат Британниен, Лондон. 26 декабря, 1962 год.
Гул нарастал с обеих сторон. Сперва это было просто недовольное ворчание нескольких десятков забастовщиков, волком глядящих на ровные и безмолвные ряды эсэсовцев, однако так было целых два часа назад. Сейчас ситуация немного поменялась.
Англичан было больше.
Впрочем, ничего необычного в таком единодушии, столь несвойственном Британским островам, не было. Свою лепту внесло и чувство имперской гордости, и собственное оскорблённое достоинство, и горечь поражения двадцатилетней давности. Ведь несмотря на отчаянное сопротивление, операция «Морской Лев» завершилась успехом для вермахта. В конце сорок четвёртого года немцы-таки высадились на берега туманного Альбиона.
Британский лев сопротивлялся долго. Последние дивизии королевской армии были задушены в котлах аж к зиме сорок шестого. Королевская семья вместе с двадцатилетней королевой Елизаветой едва сумела сбежать в Южно-Африканский союз, а над бывшей британской столицей, некогда управлявшей империей, над которой никогда не заходило солнце, реял флаг со свастикой.
Все эти годы британское Сопротивление ограничивалось только лишь разрозненными пропагандистскими акциями и редкими столкновениями с гестапо. На что-то более масштабное у него просто не было сил.
До сегодняшнего дня.
На стенах древнего города, построенного ещё античными римлянами, то тут, то там виднелись надписи.
«МЫ ПОМНИМ МОНТГОМЕРИ»
«НАЦИСТЫ, УБИРАЙТЕСЬ ВОН!»
«ГЕРИНГА – НА ВИСЕЛИЦУ»
Странно, почему именно на рейхсмаршала авиации был направлен гнев уличных вандалов. Наверное, за то, что именно его асы когда-то стёрли с лица земли Королевские ВВС. Хотя логичнее было бы для англичан желать увидеть повешенным Эдуарда VIII, герцога Виндзорского, коллаборациониста и предателя, с широкой улыбкой и большим удовольствием сотрудничавшего с захватчиками ещё в сороковых.
Над столицей рейхспротектората Британниен стоял туман. Мелкая морось витала в воздухе, наряжая уличные фонари и вечерние стёкла в жёлтые шубы отражавшегося от капель воды света. Повсюду сновали подозрительные личности, чаще всего с закрытыми шарфами лицами. Такие люди то тут, то там собирались на перекрёстках или в подворотнях группами до пяти человек и, едва заслышав тяжёлый топот военного патруля, тут же разбегались в разные стороны.