Чёрные крылья

Я спокойно спрыгнул с телеги, переступив через труп полицая. Уверенно, широко расставив ноги, поманил жестом руки двоих, мнущихся на одном месте, бандитов. Те, нерешительно переглянувшись между собой, всё же подошли, несмотря на то, что у каждого в руках было по хоть и старенькой, но всё же винтовке и расправиться со мной им не представляло никакого труда. То спокойствие и быстрота, с которым я разделался с их товарищем, дали им, видимо, понять, что я тот, кто вправе так делать. Вправе бить, калечить, стрелять и убивать. И право это мне дано своей собственной силой и уверенностью в том, что враг мой, мой хулитель и обидчик – не человек даже, а так, говорящая обезьяна.

Как и у любого представителя расы господ.

– Оружие разрядить, патроны сдать, – тоном, не терпящим возражений, произнёс я, обращаясь к этим скотам. Не хватало ещё, чтобы опомнившиеся горе-охранники пальнули нам в спину, едва придут в себя.

– Но, господин… – попытался было оправдаться один из них, но наткнувшись на мой холодный взгляд, тут же заткнулся и снял с плеча винтовку.

Второй полицай последовал примеру своего товарища.

– Этого тоже, – я пальцем указал на труп, – винтовку разрядить, револьвер мне, вместе с патронами. Живо.

Они тут же, едва не сталкиваясь лбами, кинулись выполнять мой приказ. После секундной заминки, они разделили обязанности: один начал судорожно вытаскивать патроны из затворной коробки винтовки, другой рыться в болтающейся на поясе у покойника кобуре, выуживая оттуда старенький «Наган». Господи Боже, да откуда они такое старьё только вытаскивают? Я принял оружие из рук полицая. Обитая почерневшим от времени деревом, гладкая рукоять удобно легла мне в руку. Какой древний экземпляр. Мушка чутка подпилена, скорее в результате случайного внешнего воздействия, чем в целях какой-то модификации. Ствол грязный, совсем нечищеный, это я проверил, откинув рычаг барабана. Курок стёрт, весь блестит. Хорошо, если машинка вообще рабочая. Жизнь свою я ей, конечно, ни за что не доверю, но другого варианта у меня не нет и не предвидится. Не с «Манлихером» же по улицам расхаживать?

Я сунул револьвер за широкий пояс своего бледно-серого тулупа. Чуть позже перепрячу за пазуху, подальше от любопытных глаз таких же полицаев или кого ещё похуже, но сейчас, на глазах этих стервятников, выпускать оружие, пусть даже такое ненадёжное и старое, из рук я не собирался.

– Патроны сюда давайте.

– Но как же… – полицаи снова сделали попытку оставить боезапас при себе. И она тоже была безуспешной.

– Быстро. Второй раз повторять не буду, – сказал я и потянулся за «Наганом», который недавно так удачно пристроил за поясом.

Они, увидев мой жест, подчинились без промедления.

И лишь когда мы отъехали на приличное расстояние от заставы, и вокруг начали постепенно вырисовываться трущобы пригорода, Трофим позволил себе громко выдохнуть.

– Гриша, твою мать… – произнёс он, слегка оседая на козлах, – ты шило в жопе, я думал нам хана уже, всё! Ты как это сделал? Ты кудесник хренов? Я, когда ты огрызаться начал, уже думал всё, кранты. Положат нас там с тобой и вся недолга.

– Всё очень просто, – пожал плечами я, выкидывая кучу винтовочных патронов в ближайший сугроб и вольготно развалившись на телеге, – одна лишь ловкость рук и никакого мошенничества. Вот скажи мне, я на кого похож был?

– На немца, – недовольно буркнул Трофим, – ну, который не тамошний, а тутошний. «Фольксдойче», короче. А что?

– Так вот и скажи мне, русский крестьянин Трофим, – обратился я к нему, – вот как бы поступил с тобой немец, если бы ты к нему в телегу полез, да ещё и быковать начал? Я думаю, явно не мялся бы и документы, подтверждающие личность, не искал. Это с такими же высокородными арийцами, да, можно и вежливость проявить, и доброжелательность, и документики показать. А вот с нами, славянами, у них разговор обычно короткий: ударил палкой по голове, и он присел. Сам что ли не знаешь?

– Знаю, – всё также мрачно огрызнулся старикан, – получше некоторых умных сопляков знаю.

– Так вот, если знаешь, то чего тогда спрашивал, как я выкрутился? С этими подонками лучшая защита – это нападение. А то, что их дружка убил – так это ещё лучше. Во-первых, не жалко, а во-вторых, так убедительнее. Будет ещё барин немецкий со всякими недочеловеками цацкаться. Сапогом по роже – и вся недолга. А убил, не убил, волнует его это что ли? Как бы ни так, с сапога кровь вытер и дальше пошёл. Зато видал, как эти двое сразу послушными стали? Знают, гады, что если у кого есть власти больше, чем у них, так это у немцев. И что эти самые немцы на повязку твою даже не посмотрят в случае чего, ты для них точно такой же славянин-унтерменьш, только ещё хуже, чем все остальные. Потому что ты, к тому же, ещё и предатель, а предателей немцы ох как не любят.

– Как ладно у него всё выходит, ты посмотри. Тебя послушать, так это выходит, что полицаев можно направо и налево убивать, – ворчливо отозвался Трофим.

Я суровым немигающим взглядом посмотрел на него.

– Не можно. Нужно.