Чёрные крылья

Толпа, которую собрала наша потасовка, поняв, что больше ей развлечения здесь не светит, начала разбредаться кто куда, скрипя снегом. В ней же растворилась и подставившая меня торговка, потому как, обернувшись, я за прилавком её не обнаружил. Ну и пусть. Не хватало мне за всякой нищенствующей шушерой гоняться. Хотя в целом, я был доволен. Народ, собравшийся сегодня на ярмарке, я, кажется, смог убедить в мысли, что в эту приуральскую глушь приехал немецкий барчук и творит, что захочет. Полицаев избивает направо и налево, ножи боевые скупает за бесценок, в общем, ведёт себя как самый настоящий «фольксдойче». Результат, который меня всецело устраивал.

Остаток дня прошёл спокойно. От скуки, да и в целом для общего развития, я ещё пошатался туда-сюда, но ничего интересного не нашёл. Торговцы, едва завидев меня, тут же расстилались в комплиментах и чуть ли не силой затаскивали платежеспособного покупателя к себе в лавку. От некоторых даже приходилось отбиваться силой. К вечеру, часам к восьми, когда ярмарочная площадь порядком опустела, я вернулся к Трофиму, сумевшему за день сколотить приличную, по его же собственным словам, выручку.

Отведя коня в общественные конюшни, которые на время ярмарки открыла городская администрация, мы потопали на съёмную комнату в местной гостинице, о которой Трофим заблаговременно подсуетился.

* * *

– Ну, и где твой отпрыск? – спросил я, с чавканьем прихлебывая из большой деревянной ложки.

Помещение, в котором мне «посчастливилось» обедать, оставляло желать лучшего. Деревянные, с облупившейся коричневой краской стены, дыры в которых были заделаны смятыми газетами, замешанными на клейстере. Дуло изо всех щелей, покосившаяся оконная форточка никак не хотела вставать на своё место, поэтому пришлось просить у управляющего молоток и гвоздь, чтобы намертво её проколотить. От сквозняка, правда, это не спасло.

Света в комнате, которую мы сняли, не было и в помине. Лишь огромный металлический подсвечник ещё, наверное, царских времён, в котором торчали неказистого вида жёлтые огарки, пережившие, видимо, не одного постояльца. На двух скрипучих, безматрасных кроватях лежали огромные кучи одеял, предназначенные для того, чтобы ночью мы не околели от холода, потому что малюсенькая печка-буржуйка, стоящая посреди комнаты, не справлялась со своей задачей и почти не давала тепла. Тем более, что и дров нам дали самую малость, а новая партия стоила по-настоящему бешеных денег, которых ни у меня, ни у Трофима не было.

Поэтому за едва тёплым супом, больше напоминающим тюремную баланду, мы решили сходить в ближайшую столовую, а не тратить на его готовку драгоценную древесину.

– Да должон уже быть-то, – задумчиво проговорил Трофим, приканчивая свою порцию и откидываясь на спинке стула. – Комнату я ему, конечно, не сообщал, но договаривались на это место. Найдёт ежели что, большой уже хлопец.

Я лишь пожал плечами и равнодушно вернулся к трапезе, старательно вылавливая в сером бульоне редкие куски жира.

Из коридора раздались шаги тяжёлых, солдатских сапог. Достаточно редкое явление среди местных. Даже те два доморощенных полицейских патруля, которые имели несчастье повстречаться со мной, обходились всего лишь валенками. Здесь же отчётливо слышался военный шаг, сдобренный военной же обувью.

Нехорошо. Очень нехорошо. В этих окрестностях такой роскошью могли обладать очень немногие. А конкретно – два типа людей, один другого хуже.

В дверь нетерпеливо и очень громко постучали. И, не дожидаясь от нас с Трофимом какого-либо ответа, резко распахнули её.

– Папа!.. – радостно начал незнакомец, но закончить не успел.

Я обернулся, чтобы получше разглядеть незваного гостя. Пол-оборота головы, один беглый взгляд – и я оказался на ногах, увидев на рукаве военной форме достаточно высокого, широкоплечего русоголового парня с карими глазами то, что так боялся увидеть в нынешней ситуации.

Две крест-накрест перечёркнутые голубые линии на белом фоне.

Андреевский крест.

Не раздумывая больше ни секунды, я вырвал из кожаных ножен, болтавшихся на моём поясе, недавно купленный нож, одним прыжком перемахнул через стол, сметая при этом деревянные тарелки и прочую утварь, в беспорядке разбросанную тут и там, рывком поднял на ноги Трофима и приставил холодную сталь к его старческому обвисшему горлу.

Сука.

Иуда.

Крестьянин русский, сволочь, продал меня. Не отпущу, зло подумал я. Продал меня, продал всех нас, ублюдок, ни за что живым не уйдёт, гад!

– Назад! – бешено заорал я, ненавидящим взглядом уставившись на власовца. – Один шаг и старик умрёт!