Чёрные крылья

Власовец осёкся. Прервал шаг, как будто на невидимую стену натолкнулся. Быстро потянулся к левому боку, где обычно висела кобура, но не тут-то было. Да, гадёныш, это тебе не в дозоре водку пить, да в карты играть. Никто тебе, славянину, предателю, не позволит по городу с оружием разгуливать. Хозяева-немцы ни за что не ослабят твой поводок, и поэтому оружие твоё сейчас лежит в казарме, в надёжном месте. И поэтому, иудин сын, отец твой родимый, сейчас кровью своей поганой захлебнётся. А затем я за тебя примусь, сучёныш.

– Отец, что происходит?! – едва не взвизгивая, спросил власовец. – Кто этот человек?

– Молчать, гнида! – снова взревел я.

В помещении установился шаткий паритет. Чтобы добраться до власовца, мне необходимо было сперва прикончить Трофима, которого я уже и так держал за глотку, готовясь в любой момент сделать плавное скользящее движение ножом, кроваво оборвав жизнь башмачника. Его же сыну, чтобы вцепиться в меня, необходимо было миновать живой щит в виде собственного же отца, на что он пойти, понятное дело, не мог. С этим необходимо было что-то делать, потому что наши крики, как пить дать, не остались незамеченными. Конечно, управляющий этой дырой привык и не к такому, держу пари, что здесь каждую неделю кого-нибудь режут, притом достаточно громко. Но учитывая тот факт, что вопли начали разноситься по гостинице почти сразу после прихода сюда человека в форме РОА, управляющий, будучи, наверняка, человеком достаточно осторожным, кликнет полицаев. И вот тогда-то мне точно несдобровать. Один, с ножом и стареньким «Наганом» против вооружённого патруля, расклад сил был, очевидно, не в мою пользу. Если я быстро не закончу с этими двумя, мне точно несдобровать.

Решение пришло быстро. Резануть Трофима по горлу, откинуть агонизирующего старика в сторону и одним прыжком добраться до власовцам, а там уж… там точно не ошибусь.

Уже приводя нож в движение, я услышал сдавленный хрип над ухом.

– Пог… погоди…

Хрипел Трофим. Хрипел из последних сил, чувствуя, как холодный металл начинает потихоньку щекотать кожу.

– Гриша, Бога ради… обожди. Дай сказать… – продолжал старик.

Ещё и оправдаться пытается, хрыч старый.

– Это сын… сын мой.

Да я понял, что не дочь!

– Он… он наш, свой.

Ага. Так я и поверил.

Я тихонько опустил нож, на такое расстояние, чтобы старик мог просипеть последние в его жизни слова. При малейшем подозрительном движении власовца, я готов был вскрыть старику горло, и ни возраст, ни забавный деревенский говорок, ни отчаянные мольбы не помешали бы мне исполнить справедливое возмездие над тем, кто добровольно поставил на себе клеймо предателя. На самом деле, по-хорошему, мне и следовало так поступить, но…

Но почему-то я не мог. Просто-напросто не мог. Месяц назад я без колебаний бы выполнил задуманное, но… Но теперь мне почему-то хотелось верить. Не знаю, возможно, так повлиял на меня тот самый последний порыв нежности и любви, который я испытал к Ане во время нашего скорого прощания. А может быть, это были горькие слёзы Артёма, молодого, правильного парня, не желавшего быть героем войны, и которого всю жизнь именно к воинскому подвигу и готовили. Или же, так отозвалось во мне мимолётное головокружение и отвращение, которое я испытал, заходя в собственный же дом. Я не знаю почему, но именно сейчас, посреди страшной, истребительной войны, ведущейся уже два десятилетия, находясь на самом важном, наверное, решающем участке фронта, мне хотелось поверить этим двум незнакомым людям. Поверить, услышать слова о том, что всё не так, что есть двойное дно, дать возможность Трофиму рассказать всё, оправдаться и самому, и за своего сына. Потому что иначе вся наша борьба просто не имела смысла…

– Две минуты, – буркнул я, несмотря на свою мимолётную сентиментальность, не ослабляя хватки.

– Он наш, – просипел Трофим, с силой глотая, – он против был. Я сам сказал ему пять лет назад, идти… к власовцам. Нужно, – старик прокашлялся, – нужно, чтобы свои люди были. Всегда. Так лучше будет.

Его сын кивнул, в подтверждении слов своего отца.

– Не знаю кто ты, но я не предатель.

– Докажи, – упорствуя в своём неверии и не спуская немигающих глаз с власовца, сказал я.

– Как? – он виновато улыбнулся. – Что я могу сделать, если «чёрный» угрожает моему отцу, а у самого у меня на рукаве шеврон предателей.

«Чёрный». Надо же, быстро соображает, гадёныш.

– Клятва. Дай мне Клятву, – неожиданно для себя предложил я.

– Какую?

– Ты прекрасно знаешь какую! – теряя терпение и слегка поднимая нож, рявкнул я.

Власовец кивнул. Клясться в нашем безумном мире можно многим, но вот настоящая Клятва, она была одна в своём роде. По крайней мере, в России.