Чёрные крылья

Рейхскомиссариат Московия, Гудерианбург. 23 февраля, 1962 год.

– Zeigen Sie mir die Dokumente, bitte, – равнодушно попросила небольшая щёлочка в замызганном окошке таможни.

Я безропотно протянул своё удостоверение личности и посмотрел прямо в голубые глаза немцу-блондину. Непонятно правда, зачем Германия послала такой отборный генетический экземпляр, настоящего арийца, служить в далёкие поволжские степи. Впрочем, он наверняка был гестаповцем, других органов правопорядка в рейхскомиссариатах просто не было, не считая местных формирований. А таможню такого важного города, как Гудерианбург, они ни за что не доверят полицаям-коллаборантам. Так что, принадлежность таможенника к стрежневой нации была вполне обоснована.

Немец грубыми толстыми пальцами, на одном из которых блестело обручальное кольцо, повертел в руках красную корочку моего удостоверения личности. Открыл, бегло пробежался глазами по информации. Год рождения, пол, место рождения, всё стандартно. Поднял глаза и вгляделся в мою, слегка небритую рожу, сверяясь с фотографией. Подвигал челюстью, видимо, мысленно задаваясь вопросом, похож ли, спросил:

– Nennen Sie Ihren Geburtsort?

Понятно. Интересует год рождения, говоришь? Примитивная уловка, рассчитанная на полных дилетантов, не удосужившихся даже проверить свои собственные бумаги. Таких горе подпольщиков, зуб даю, в первые годы оккупации немцы ловили просто пачками. Слава Богу, что я к их числу не отношусь.

– Neunzehnhundert neun und zwanzig. Wolgastaat.

Для верности я назвал ещё и место рождения. Иронично, что первоначальный обладатель этого документа, зарезанный нашей службой безопасности в каком-то медвежьем углу, был моим одногодкой. Двадцать девятый год…

– Wolgastaat? – переспросил таможенник. – Aber hier ist «Wolgograd» angeführt.

Очередная проверка. И опять наивнее некуда. Настолько пошло и скучно, что напоминает обыкновенный чиновничий формализм. Видать, совсем всё в Московии тихо, раз уж даже вездесущая и неусыпная государственная полиция слегка расслабилась.

Да, немец, именно Волгоград. Это сейчас, в вашем благословенном рейхскомиссариате, где русское население влечёт жалкую жизнь рабочего скота, древний город на Волге называется Волгаштаат. Но когда-то, когда славянские «недочеловеки» ещё были хозяевами собственной земли, он был Волгоградом.

И поверь, таможенник, день, когда город вернёт себе историческое название, близок.

– Ja, – я вздохнул с печалью человека, вынужденного снова и снова пояснять прописные истины. – Aber in Russland hieß es Wolgograd.

Мой проверяющий удовлетворённо хмыкнуло.

– Haben sie Sprengstoff oder Waffen bei sich?? – продолжал допытываться немец.

– Nein, – покачал я головой в ответ.

Взрывчатки у меня, конечно же, не было. А вот оружие имелось, да, хотя назвать это старьё оружием у меня язык не поворачивался. Впрочем, чиновнику о наличие у меня даже такого «Нагана» знать совсем необязательно.

Таможенник ещё раз очень цепко посмотрел на меня. Да, вот теперь я вижу гестаповскую школу. Сколько неопытных мальчишек заговорили под этим железным взглядом, волчара? Сколько раскололись, выкладывая всё, как на духу, продавая и собственных товарищей, и свою Родину, и самих себя? Держу пари, ты давно уже потерял счёт.

Только вот на свою беду ты, волчище, сегодня нарвался на волкодава.

Я спокойно, глядя прямо в глаза, выдержал взгляд таможенника. Эта немая дуэль длилась всего пару секунду, но оставила меня безусловным победителем. Немец молча достал какую-то бумажку, шлёпнул на ней здоровенную печать, что-то почирикал на ней ручкой и вручил через окошко мне, возвращая заодно и моё удостоверение.

– Es ist Ihre temporäre Zullasung. Willkommen in Guderianburg.

– Dankeschön, – раскланялся я, пряча выданную мне временную регистрацию за пазуху.

Зная любовь немцев ко всяким бумажкам и документам, её следовало беречь, как зеницу ока.

* * *

Едва я вышел из невысокого жёлтого здания таможни, как тут же зацепился взглядом за кучку власовских офицеров, моих недавних попутчиков. Их четвёрка стояла около одного из автомобилей нашего каравана, старого, ещё сороковых годов, немецкого грузовика, чей кузов был обтянут дырявым грязным брезентом. Около них, стоящих с хмуро опущенными головами, суетился гестаповец, с планшетом в руках инспектирующий машину. Делал он это с дотошным рвением, как по мне, заслуживающим более достойного применения, и залезал чуть ли не под капот, в надежде отыскать несуществующую контрабанду. Власовцы, видимо, не в первый раз сталкивающиеся с такими обысками, лишь молчаливо ожидали окончания муторной процедуры, засунув замёрзшие руки в карманы шинелей. Лишь один из них поднял голову, отвлекаясь от сосредоточенного созерцания снега, и кинул на меня полной мольбы взгляд. Я сделал вид, будто не заметил этого.

Ведь именно так из чувства расовой солидарности перед немецким офицером при исполнении и должен поступать «фольксдойче», верно?