Национализированы аптеки. Установлены твёрдые цены на металл. Закрыты все заведения, где допускаются азартные игры. Пресекаются слухи о разрешении торговли спиртным: сухой закон, введённый царским правительством, остаётся в силе. Въезд в Петроград и выезд из города жёстко ограничен с начала февральского наступления немцев. Ежедневно на Москву продаётся не более 1500 билетов, на Вологду-Вятку-Пермь 1000, на Мурманск — 300; и то только по предъявлении разрешения от Центральной коллегии по эвакуации и разгрузке Петрограда при Петросовете. Для жителей пригородов введены удостоверения на проезд в Питер.
Наряду с этими, произвольными или вынужденными, но вполне идейно-коммунистическими мерами, большевистское руководство Петрокоммуны начинает наводить порядок и в отношении своего недавнего союзника — революционно-анархического элемента. Под предлогом необходимости вооружения частей Красной армии на фронтах, в марте Петросовет принимает постановление о регистрации и изъятии оружия у всех жителей Петрограда. Больше года, с февраля семнадцатого, «революционные массы», люди в серых шинелях и чёрных бушлатах, гордо ходили по городу, перепоясанные пулемётными лентами, с оружием в руках. Теперь даже балтийские матросы, «краса и гордость революции», при отъезде из Петрограда обязаны сдавать всё оружие, кроме револьверов. То есть винтовки, гранаты, пулемёты и маузеры. Конечно, подчинились далеко не все. Видимо, отчасти поэтому носить «при боку» маузер в годы Гражданской войны было особенно престижно. Плевать, мол, нам на всякую власть.
Необходимость разоружения анархистов диктовалась лишь отчасти политическими соображениями; в гораздо большей степени это была вынужденная мера в начавшейся жестокой борьбе большевистской диктатуры с криминалом. Впрочем, надо учесть: предав проклятию Брестский мир, левые эсеры сближаются с анархистами в противостоянии большевикам; в их боевые отряды открыт путь уголовному элементу: став борцом революционной анархии, он перестаёт быть преступным. К апрелю восемнадцатого вопрос стоял так: кто одолеет — полууголовная вольница под чёрным знаменем анархии или красная большевистская диктатура? Война с криминалом становится для большевистской власти составной частью политической борьбы за выживание.
В ночь с 12 на 13 апреля после непродолжительного сопротивления были разоружены анархистские формирования в Москве; руководители федерации анархистов арестованы. Поводом послужили многочисленные произвольные «экспроприации», вплоть до ограбления Красного Креста и разгрома складов Земского союза. В Питере в это время буйства анархистов несколько поутихли по сравнению с февралём, и всё же… 25 марта грохнул взрыв в квартире 21 дома 11 по Большой Московской улице. Оказалось, сочувствующий анархистам матрос Ведерников пришёл в гости к приятелю; с собой, как положено настоящему приверженцу «матери порядка», притащил несколько бомб. Чем там занимались гость и хозяева — неизвестно, но одна штуковина взяла и взорвалась. Присутствующие отделались лёгкими травмами. При схожих обстоятельствах был ранен некий Тарасов, доставленный в Мариинскую больницу 8 марта: его шарахнуло осколками гранаты, взорвавшейся в помещении известного анархистского клуба на Коломенской улице, дом 15.
Последний эпизод стал одним из поводов для разоружения анархистов в Петрограде, осуществлённого силами ЧК в день рождения Ленина, 22 апреля. Тем же вечером на заседании Петроградского Совета рабочих и красноармейских депутатов председатель петроградской ЧК Моисей Урицкий восклицал, ядовито именуя анархистов «господами»: «В клубе на Коломенской улице эти господа производили практическое обучение делу метания ручных гранат. Вообразите, каково себя чувствовали жильцы этого дома, которые, бросая всё, уезжали отсюда чуть ли не под открытое небо!»
Пафос речи главного питерского чекиста именно в том, что организации анархистов стали «крышей» для самого злостного криминала и спекуляции. «Флагом анархии, — продолжал он, — прикрываются весьма тёмные элементы, совершившие целый ряд уголовных преступлений». Вот и ещё пример на эту тему: «Последователи анархических идей в федерации анархистов за Московской заставой всю свою идейную энергию целиком вкладывали во вполне мирное дело торговли похищенной кожей и прочими “реквизированными” продуктами». Итог речи звучит и как оправдание своих действий, и как политическое обвинение: «Мы лишь стремимся к… очищению идейного анархизма как такового от тех уголовных примесей к нему, которые в результате приводят к тому “анархизму”, на который с надеждой смотрит вся насторожившаяся контрреволюция» (Петроградская правда, 23 (12) апреля 1918 г.).