Чёрный ход

Мэр давится очередной, вне сомнений, оскорбительной репликой. Дуло револьвера, приставленное к затылку мистера Киркпатрика, очень способствует благоразумию. Это правый револьвер мисс Шиммер, он заряжен старым добрым свинцом. Даже не видя оружия, мэр это понимает лучше кого другого.

Кому другому не угрожают размозжить череп.

— Уберите кольт, мисс.

Требование Фредерика Киркпатрика звучит угрожающе, но пальцы разжимаются. Пирс выскальзывает из хватки, ещё миг назад мёртвой, отходит вдоль перил к дальнему краю балкона. Оправляет одежду, отряхивается, щелчком сбивает пылинки с рукава. Кажется, пристойный внешний вид сейчас главное, что интересует Бенджамена Пирса в этой жизни.

Внешний вид. Одежда. Костюм водолаза.

Тело, краденое тело.

Рут Шиммер взводит курок револьвера.

Собственное, дарованное от рождения тело Рут предаёт хозяйку. Рассудок заодно с предателем. Палец дрожит на спусковом крючке, выбирает слабину. Убей, велит рассудок. Убей мистера Киркпатрика! Рассудку вторят чувства: убей! Пусть череп мэра лопнет, как перезрелая тыква! Пусть мозги его разлетятся веером по площади! Есть ли для них лучшее применение?

Рут не знает, откуда в ней такая тяга к убийству. Ненависть к мистеру Киркпатрику — последнее, что родилось бы в Рут ещё минуту назад. Даже то, что мэр поднял руку на Пирса — не причина для ненависти, тем более, убийства.

Взгляд Бенджамена Пирса толкает её в плечо.

Нет, это не взгляд шансфайтера. Рут хорошо знает, как смотрят подобные ей, Пастору и дяде Тому перед тем, как всадить в человека проклятие или несчастный случай. Но это и не взгляд обычного человека. Этот взгляд — исключение из правил. Доллар, повисший в воздухе. Лепесток, изменивший цвет. Изменение температуры тела на три сотых градуса.

«Они чудеса, злые разумные чудеса…»

— Уберите кольт, — голос мэра дрожит. — Скверная шутка, не находите? Застрелить меня на виду у всего города — это виселица. Желаете сплясать в петле на потеху зрителям? Милости просим на танцпол, спускайте курок.

«Они чудеса…»

Насчёт всего города — тут мистер Киркпатрик перегибает палку. Впрочем, для свидетельских показаний хватит одного-единственного зеваки, видевшего, как мисс Шиммер убила мэра. Да что там! И зеваки не надо. Шериф своими глазами видел, с кем стоял на балконе мистер Киркпатрик. А репутация мисс Шиммер далеко обгоняет её саму. Нападение мэра на Пирса — не оправдание. Двое мужчин повздорили, взялись за грудки, это не повод всадить кому-то пулю в голову.

Рассудок остывает. Тело подчиняется.

Рут убирает револьвер в кобуру. Она готова поклясться, что выстрел был, только стреляла не она. Кто-то, о ком и думать не хочется, всадил в неё заряд из шансера — проклятие или несчастье, поди разбери.

А может, не в неё.

Может, в весь Элмер-Крик, отсюда до нефтепромысла.

— Отличное решение, мисс, — мэр приводит одежду в порядок, как это делал Пирс за минуту до него. — Я верил в ваше здравомыслие.

Одежда сидит наилучшим образом, в дополнительном туалете нет нужды. Но Фредерик Киркпатрик всё наводит на себя глянец, не в силах остановиться. Кукла, думает Рут. Джентльмен из витрины. Впервые она понимает, что мэр одет точно так же, как манекен в магазине Фостера — твидовый костюм орехового цвета, шляпа-котелок.

Желание пристрелить мэра возвращается. К счастью, ему не хватает прежней силы. Рут даже не берётся за оружие, такое оно ничтожное, это желание. Эхо, отзвук, гроза за дальним горизонтом.

— Ваша падчерица разумнее вас, мистер Нинимби, — мэр демонстративно не смотрит на Пирса. — Вы же глупее, чем я думал вначале. Полагаете, я не выбью купчую из шошонов? Ошибаетесь, купчая, считай, у меня в руках. Сегодня, завтра, в пятницу — какая разница? Вы должны понимать, мистер Нинимби, что я ни перед чем не остановлюсь.

Пирс кивает:

— Вижу, сэр. Вы не остановитесь ни перед чем.

Это показалось Рут, или в реплике отчима действительно прячется удовлетворение? На самом донышке, а? Оно было бы больше, крепче, пенистей, разнеси мисс Шиммер череп Фредерика Киркпатрика, но и так сойдёт.

— Хотите быть моим врагом, мистер Нинимби?

— Нет, не хочу.

Чувства, сказал Джошуа Редман в ночной беседе. Рут отлично помнит слова души, изгнанной из тела. Тахтоны не испытывают чувств в понимании людей. Ни добрых, ни злых. То, что мы принимаем за чувства, они заимствуют у нас, воруют без зазрения совести. Все их собственные чувства, необъяснимые для детей Адама и Евы, направлены на им подобных. Конечно, Пирс — тахтон в облике Пирса! — не хочет быть врагом мэра. Вражда, дружба — в отношении людей для тахтона это пустой звук. Всё, что его интересует — захват выгодного участка, чёрного хода, подготовленного другим тахтоном. Эвакуация из горящей чашки весов, путь наверх для своих, близких, родичей или друзей, Бог знает кого — тех, к кому он испытывает подлинные, горячие, яркие чувства, какими бы странными они ни казались роду человеческому.

Хотя что тут странного? Вражда, дружба, любовь.