Молодой стрелок Арчи выходит из тени. Он и впрямь хорош, если опередил Пастора, оказавшись здесь, на задах Гранд-Отеля, раньше проповедника. Или следует допустить, что Арчи заранее притаился тут, будучи уверен, что Пастору не миновать этих закоулков. Тогда он хорош вдвойне.
Скрепя сердце Рут признаёт это.
— Дышу, — соглашается Пастор.
И всаживает заряд в грудь стрелка.
Проповедник быстр, гораздо быстрее, чем ожидала Рут. Главное, он быстрее, чем ожидал сам Арчи. Молодость против опыта, и опыт выигрывает. Призрак восковой пули, растворившейся по выходу из ствола, поражает цель — светлую область над сердцем злосчастного Арчибальда.
Светлую?!
Только это удержало руку мисс Шиммер. Валяться бы Пастору на утоптанной земле с головой, разнесённой вдребезги, но выстрел из шансера патроном неизвестной марки, произведённый не в тёмную, а светлую, целиком и полностью неуязвимую для несчастий и «чёрных полос» область разметки…
С тем же успехом Пастор мог палить из детского пугача.
Земля качается под ногами. Похоже, она качается не только под ногами Рут. Арчи роняет оружие, которое извлёк за миг до этого, падает на колени, сжимает ладонями виски. Со стрелком не происходит ничего такого, что можно было бы списать на неудачу. Мир благосклонен к Арчи. Почему же он рыдает? Слёзы текут по скуластому лицу, рот кривится в плаксивой гримасе:
— Господи! Как же я… Как дошёл я до этого?
Пастор возвращает шансер в кобуру. Достаёт из кармана губную гармонику.
Тридцать первый псалом звучит легко и естественно.
— Шесть человек! Я убил их! Да, они были мерзавцами. Но я ли им судья?
— Гордыня! Моя проклятая гордыня!
Пастор садится рядом с Арчи. Пыльник стелется по земле. Свободная рука проповедника обнимает стрелка за плечи.
— Виски! Женщины!
— Когда я в последний раз был в церкви?!
— Матушка, моя бедная матушка! Такой ли участи ты желала мне?!
— Я оставил Дженни в тягости! Я даже не знаю, кого она родила! Что, если она умерла родами?!
— Я вернусь! Дженни! Матушка! Я вернусь к вам!
— Ждите! Я скоро!
Рут еле успевает выскочить из проулка и отпрыгнуть в сторону. Останься она на месте, и Арчи сбил бы её с ног, так он торопился. Рыдая на бегу, стрелок несётся вперёд, как паровоз на всех парах. Его вопли стихают в отдалении.
— Раскаяние, — Пастор даже не думает вставать. — Раскаяние малого калибра. Думаю, он сейчас разбудит местного священника и захочет исповедаться.
— Матушка? — интересуется Рут. — Дженни?
— Возможно. Но матушка и Дженни далеко, а раскаяние гложет его прямо сейчас. Поэтому — священник. Домой он уедет утром. Или не уедет. Говорю же, малый калибр. Вы ещё намерены застрелить меня, мисс? Мои поздравления, я не услышал, как вы подкрались. Хорошая школа, Томми мог бы вами гордиться.
— Вы сами делаете такие патроны?
— Нет, покупаю у Зинников.
— У Зинников нет такого товара.
— А вы хотя бы раз спрашивали? Можете не отвечать, я и так знаю. Раскаяние, благословение, угрызения совести — люди интересуются такими патронами куда реже, чем проклятиями и несчастьями. Зинники, скажу я вам, мастера на разные штуки! Особенно если им хорошо заплатить.
— Дядя сказал, что патроны вы делаете сами.
— Вам известно, за что Томми прозвали Шутником? То-то же!
Рут встаёт напротив Пастора. Откидывает полу пыльника, заправляет сзади за пояс. В этом нет необходимости, сейчас Рут без кобуры. Револьвер в её руке опущен дулом вниз. Но жест этот хорошо знаком Пастору. Он поймёт, к чему клонит мисс Шиммер.
Да, он понимает.
— Вы же не отстанете от Пирса? — спрашивает Рут. — Вы продолжите охоту за плодом его фантазии, да?
Пастор кивает. Взгляд его полон грусти:
— Увы, это так. Долг зовёт, мисс.
Он улыбается:
— А вам-то что? Вам и вашему Пирсу? Допустим, я немного постреляю в плод его, как вы изволили выразиться, фантазии. Если это плод, им ничего не будет.
— Кому — им?
— Мистеру Пирсу и его плоду. Всё равно что я выстрелю в воздух.