Чистильщик

Отвечать в любом случае не стоило, так что он залпом опустошил кружку с пивом, и собирался было выйти из-за стола, окончательно потеряв желание есть, когда рядом дернулся и начал вставать Кнуд. Рагна обернулась, едва не выворачивая шею. Эрик проследил за ее взглядом — из своего угла поднимался Ульвар, вытягивая из-за ворота амулет.

— Вот же твари, доесть не дали, — проворчал Кнуд. — Что б вот на четверть часа позже!

— Я приберегу для тебя кусок пирога, — сказал Эрик. Хотелось пожелать удачи, но все кругом вели себя так, словно ничего не происходит, и он придержал язык. Говорят, те, кто ходят в патрулях в приграничье, такое пожелание считают дурной приметой. Может и тут так.

— А для меня пирог стащишь? — улыбнулась Рагна.

— Подумаю, — хмыкнул он.

— Врединой был, врединой и остался.

Она устремилась за остальными. Эрик проводил ее взглядом. Вокруг по-прежнему раздавался ровный гул голосов.

— Привыкнешь, — сказал сидевший напротив парень… Моди. В вырезе ворота блеснул амулет, такой же, как у Альмода и Ульвара. А на вид совсем молодой. Сколько он ходит, интересно? Или об этом тоже не спрашивают?..

— Может быть. Только пока мне предлагают привыкать ко всякой гадости.

В коридоре его окликнул Альмод. Эрик остановился, поджидая, пока тот догонит.

— Первый просил передать, что твое Посвящение завтра вечером, — сказал тот. — Сегодня он слишком… занят. До того — из ставки ни шагу.

Эрик кивнул. Завтра, так завтра.

— Зайди к казначею, забери отступные за твое плетение. Теперь это собственность ордена. Лейву я сам напишу пока он не вздумал присвоить авторство.

— Он никогда бы…

Альмод усмехнулся так, что он на миг почувствовал себя младенцем.

— Ты, считай, мертв, он — твой наставник, и кто, кроме тебя и него самого знает, что в этом плетении твое, а что — его?

— Он не…

— Да, я вижу, что он в этом почти не участвовал. Его стихия — созидание, а не разрушение. Как и моя, впрочем, — задумчиво добавил он. — Поэтому мы с ним неплохо ладили.

— Он не стал бы! — повторил Эрик.

Альмод снова рассмеялся:

— Пари? На что спорим, он уже его присвоил?

— Тебе так нравится ждать от людей всякого дерьма? — медленно произнес Эрик.

— Не нравится. Но что поделать, если дерьма в этом мире — и в людях — не так уж и мало?

Эрик пожал плечами: на философские споры настроения не было.

— Через час приходи в зал для плетений, — продолжал Альмод. — Соберу командиров и наставников, покажешь свое, авторское. Жаль, Ульвар не успел… ничего, потом передадут.

— Я балбес, — сокрушенно сказал Эрик. — Надо было хоть Кнуду показать, время было.

— Задним умом все мы крепки. Но, раз уж зашла речь… Не привязывайся.

— То есть?

— Не заводи в ордене ни друзей, ни возлюбленных. Не привязывайся. Они умирают, ты остаешься… с очередным шрамом в душе.

Эрик посмотрел через его плечо — туда, где Тира разговаривала с каким-то парнем. Альмод усмехнулся.

— Уел. Впрочем, она меня переживет.

— Мара меня тоже.

— Мара… — он хмыкнул. — Глупо. Спорим, она найдет тебе замену через месяц?

Эрик заставил себя разжать кулаки.

— Легко спорить о том, что невозможно проверить.

— Проверить еще легче. У меня остались знакомые в Солнечном, которые радостно изложат все сплетни. Она ведь наверняка останется на кафедре — на твоем месте.

Эрик усмехнулся.

— Из двоих, заключивших пари, один дурак, потому что не знает, но спорит, второй — подлец, потому что знает, но спорит. Кем ты считаешь меня? И кто тогда ты сам?

Он прибавил шагу. Может, напиться? Пока он все равно не полноправный чистильщик и всем на него плевать.

— Эрик, — окликнул Альмод из-за спины. — А если дурак — я?

Он обернулся.

— Я почти в этом уверен.

— Почти?

— И я не хочу быть подлецом.

* * *

Пацан улетел, словно ошпаренный. Альмод усмехнулся ему вслед. Тира взяла под руку.

— Жарко тут. Пойдем, подышим.

Он удивленно вскинул бровь. В зале трапезной. может, и было жарковато от печей и очагов, но по неотапливаемым коридорам гуляли сквозняки. Но спорить не стал, чего бы и не подышать. Весна разошлась вовсю.

Они устроились на скамейке. Тира надолго замолчала. Альмод не стал ее торопить. Сегодня утром, после известия о гибели Трюгви, она была сама не своя.

В такие моменты Альмод ненавидел собственное бессилие. Он всегда умел складно болтать, но слова пусты рядом с настоящим горем. Сначала Фроди, теперь вот Тира… с Трюгви они были давними приятелями. Его вообще было трудно не любить, славный парень… был. Альмод-то давно положил себе ни к кому не привязываться и не скорбеть, глупо сокрушаться о неизбежном. Но говорить об этом было бы жестоко, так что все, что ему оставалось — обнимать ее как утром. Или молча сидеть рядом. как сейчас.

— Ты ведь видел сегодня Первого? — спросила вдруг она.

— А что?

Тира сорвала ольховую сережку.

— Нехорошие слухи ходят. — она затеребила сережку в руках. Альмод молча ждал.

— Первый перестал появляться в общей трапезной, и слуги шепчутся, что он и у себя почти ничего не ест. Предпоследнее посвящение сорвалось из-за того, что он не удержал плетение. Девочка погибла.