Чистильщик

Альмод мысленно выругался. Он всегда считал Первого хорошим мужиком… или это ему только казалось так в сравнении с предшественником?

Та часть плетений при посвящении, которая была заботой Первого не требовала особых сил. Если он их не удержал, значит, чувствовал себя очень плохо. Устав Ордена не запрещал отказаться от должности Первого и снова ходить в отряде. Если все настолько плохо, почему бы не отдать место?

Или Первый сам не заметил, насколько все плохо? Если настиг приступ, тогда он не удержал бы плетение. Но тогда сплетни бы уже разнеслись — и говорили не про то, что Первый почти не ест, а про судороги. Впрочем, Лейв тогда говорил, что поначалу приступы могут быть совсем незаметными. Со стороны кажется, что человек замер, глубоко задумавшись, а у него самого из памяти все выпадает напрочь.

Надо будет заглянуть в университетскую библиотеку. Сейчас уже, конечно, просто для того, чтобы освежить знания.

А сам он пошел бы в отряд, отказавшись от безопасности ставки? Понимая, что первый же прорыв наверняка окажется последним, если уж несложное плетение удержать не получится? И что вполне может стать тем, чья ошибка может утянуть за собой и остальных?

Не пошел бы. И Первым бы не остался. Всегда есть третий путь. Но Первый — не он.

— Трюгви говорил, что Первый умрет.

Так… А что если разболтавшегося пророка заставил замолчать сам Первый? Такое вполне могло быть — и тогда все остальное действительно лишь цепочка случайностей.

Но с чего бы пророку болтать такое? Альмод же сегодня все сделал чисто. Где-то недоглядел и болезнь вернется? И к тому моменту не окажется никого, кто мог бы помочь? Такое могло быть. Сам Альмод давно не питал иллюзий по поводу собственного бессмертия. Но они же отдали плетение, значит, будут и другие.

А многие ли готовы рискнуть зная, что в случае неудачи, окажутся на виселице за убийство? В лучшем случае в допросной, не зная, хватит ли духа продержаться и не оговорить себя? Как ни странно, пацан смог бы, что-то, а трусом он не был. Но пацан может сгинуть вместе с ним. Кто еще? Ульвар — но тот не возьмется не из страха, а зная, что плести с такой точностью не сможет. Магни? У того хватит и духа и умения, но если не будет Первого, Магни — один из кандидатов на его должность. После самого Альмода, Ульвара и Астрид. А еще он позавчера ушел на прорыв, и жив ли сейчас — неизвестно.

Так что, он зря возился? Или все куда проще?

— Видение или предчувствие?

Видения случаются в самом конце Бдения или сразу после него, пока еще окончательно не выветрился черный корень, а разум уже не ищет определенную цель. Они сбываются всегда. Предчувствие… Оно предчувствие и есть. То ли в самом деле предсказал, то ли померещилось. Задним числом легко самому поверить, что знал загодя. Нет, часто бывало и правдой, иначе не узнавали бы пророков. Но сколько раз Тира ждала его зря? Он никогда не спросит ее об этом, как никогда не просил дожидаться, но если ей так легче — пусть.

Все-таки зря он ее в это втянул. Знать бы тогда, много лет назад, как оно обернется. И плевать, что сама попросилась. Пережила бы.

Тира всерьез задумалась.

— Он не говорил, что видел, — медленно сказала она. Поразмыслила еще немного. — Думаю, все-таки предчувствие.

Значит, бабка надвое сказала. К тому же, Трюгви мог просто посмотреть на Первого и где-то там, в глубине разума, сложить два и два, толком сам не осознав. И решить, что предчувствие.

— Так что с Первым? — снова спросила Тира. — Если ты видел его сегодня?

— Когда-нибудь непременно умрет, — хмыкнул Альмод. — Но точно не в ближайшее время. Я об этом позаботился.

Болтать она не станет, можно даже не предупреждать. А похвастаться хотелось. Тончайшая работа, на самом-то деле. Он часто смеялся, что везучий, но дело было не только в удачливости. Если подумать, удачу свою он добывал сам.

Только по мере того, как он рассказывал, лицо Тиры становилось все мрачнее.

— Ты сошел с ума. — сказала она, наконец.

— Вот спасибо, — Альмод сделал вид, что обиделся. Впрочем, он и вправду почти обиделся. — Рассказывай тебе.

Она прикусила губу и отвернулась.

— Эй, ты чего? — он попытался обнять, но она вывернулась, вскочила, сжав кулаки.

— Я чего? Это ты чего! Зачем?

Он сплел защиту от лишних ушей, пока на них не начали оглядываться. Двор полупустой, но чужое любопытство — сущая отрава.

— Все же обошлось.

— Обошлось? — закричала она. — Замечательно обошлось. Первый по-прежнему будет сидеть в своем кабинете, ты по-прежнему будешь уходить на прорывы, а я — не знать, вернешься ли. Это ты называешь «обошлось»?

Так вот в чем дело. Трудно ее в этом винить. И все же…

— Я сделал то, что должен был.

— Кому должен? Первому? Когда это ты успел ему задолжать?

— Себе. И своим людям.

— С какой стати ты что-то должен им? И Фроди и Ингрид взрослые люди, а четвертый… ты бы его не взял, если бы он не был способен за себя постоять.

— Я не буду отсиживаться в безопасности ставки, пока те, кого я привел в орден, закрывают прорывы. Я сделал то, что считал нужным. Точка.