Чисто английское убийство

– Говорили обо мне, я знаю. Вы уже сказали об этом. Сказать вам, что именно вы обо мне говорили? Вы говорили, что Роберт обращался со мной как подлец, и если у кого и была причина его убить, так это у меня.

– Нет, нет, Камилла! Ничего подобного, уверяю вас.

– Ну так ведь это правда. Я скажу вам и еще кое-что, чего вы, вероятно, не знаете. За две минуты до полуночи прошлым вечером я желала ему смерти, а теперь мне хочется умереть самой. Глупо, правда?

– Камилла, дорогая, вы не должны такое говорить! Разве вы не понимаете, как опасны могут быть подобные разговоры?

– Опасны? – переспросила Камилла с горькой улыбкой.

– Скажи вы подобное этому сержанту, он мог бы бог знает что подумать.

– Я полагаю, он уже в любом случае готов думать худшее о всех нас. Мне все равно.

– Но вам не должно быть все равно, Камилла, – ради нас! Мы тут снова обсуждали все это с сэром Джулиусом, и мы оба чувствуем, что существует опасность сделать ужасную ошибку… Если бы вы только помогли нам сделать так, чтобы истинная правда об этом ужасном деле стала известна…

Ее слова лились серьезно и увещевательно, но по лицу Камиллы трудно было сказать, слушает ли она.

XI. Джон Уилкс и Уильям Питт

Комната с фамильным архивом в то утро была темной как никогда из-за снега, который толстым слоем замел узкие окна, и, пожалуй, даже холоднее, чем накануне; однако доктор Боттвинк вошел туда со вздохом облегчения. Он отправился в архив сразу после того, как покинул сервированный к завтраку стол – отчасти по привычке, отчасти же, как он осознал, оглядевшись по сторонам, повинуясь инстинкту, который заставлял его спасаться от страхов и затруднений настоящего времени в том единственном мире, который был для него реален.

Он с облегчением закрыл за собой дверь и быстро убедился, что в комнате ничего не трогали. По-видимому, сержант Роджерс еще не добрался с обыском до этой отдаленной части дома. Бумаги лежали точно так, как доктор Боттвинк их оставил. На столе все еще находился трудночитаемый документ, который он так и оставил нерасшифрованным, когда вчера вечером Бриггс пригласил его познакомиться с гостями дома за чаем. Доктор Боттвинк горько улыбнулся. Неужели это было всего лишь вчера?! Он пожал плечами. Вчерашний день уже стал историей, притом историей мерзкой и грязной. Этот день уже был для него не более реальным и не менее отдаленным, чем тот, в который появился на свет этот лежащий на столе утомительный небольшой манускрипт. Возможно, какой-нибудь будущий историк сочтет вчерашний день достойным исследования и записи, но он в этом сомневался. Может быть, сержант Роджерс напишет историю этого дня, если сумеет; он, Боттвинк, предпочитает восемнадцатый век.

Историк взглянул на часы. Меньше чем через полчаса он должен присоединиться к остальным в комнате лорда Уорбека, чтобы поучаствовать в церемонии поздравления с Рождеством. Вряд ли он мог отказаться от исполнения этого долга, хотя ему очень хотелось этого избежать. Значит, времени на серьезную работу у него нет. И все-таки, раз уж он все равно здесь, можно еще разок взглянуть на документ. Может быть, ему удастся разобрать достаточно для того, чтобы удостовериться, что он не представляет никакой важности. Попытаться стоит. Он выделит на это четверть часа, самое большее двадцать минут… Он уселся за стол, включил настольную лампу, тщательно протер очки и подтянул к себе пожелтевший лист бумаги.

Хоть он уже и был знаком с ужасным почерком третьего лорда Уорбека, некоторое время он совершенно ничего не мог разобрать в испещренных кляксами каракулях. Он бы и вовсе отказался от этой задачи, если бы какое-то шестое чувство не говорило ему, что стоит проявить настойчивость. Наконец из чернильных пятен возникло сначала имя, потом дата. Имя было достаточно знакомо любому знатоку истории, но доктор Боттвинк прежде не встречал его в бумагах Уорбеков. Сочетание этого имени с конкретной датой, возможно – и даже вероятно, – являлось ключом к чему-то важному. Со все возрастающим волнением он снова склонился над работой. Вооружившись лупой и другими образцами почерка лорда Уорбека, он настойчиво продвигался вперед. Мало-помалу весь поблекший документ ожил и приобрел смысл. Наконец-то он одолел его, весь до последней буквы. Он несколько раз перечел его с тревожным вниманием, и затем, достав ручку, старательно занялся переписыванием.

Сидя за столом в ледяной комнате, доктор Боттвинк чувствовал, как по его венам струится тепло успеха.

Здесь была реальность; здесь была истина! Здесь, в его руке, была запись беседы третьего лорда Уорбека с Джоном Уилксом [14] в разгар избирательной кампании в Мидлсексе [15], записанная в тот же день, в который она состоялась. Суетные мечты двадцатого века постепенно исчезли; остался лишь доктор Вацлав Боттвинк и его историческое открытие, которому было суждено потрясти как минимум полдюжины экспертов, способных понять его значение. Это был торжественный и радостный миг – из тех, что случаются один-два раза в жизни.

– Ну и ну, сэр, холодновато тут у вас!