— Второй лот — большая модель железной дороги знаменитой марки «Мэрклин». Пять паровозов, девятнадцать вагонов и много метров рельсов, — провозгласил Линдеман. — У нас уже есть предварительная ставка, поэтому мы начинаем с трех тысяч двухсот крон. Есть в зале кто-то, кто готов предложить больше?
Окинув взглядом посетителей, Поппе заметил в другом конце зала Винстона. Глаза их встретились, Поппе поднял руку в знак приветствия.
— Три тысячи четыреста крон в заднем ряду, — выкрикнул Линдеман. Он оглядел публику. — Больше никто? Тогда модель железной дороги уходит за три тысячи четыреста крон джентльмену в пиджаке у задней стены.
Только тут Поппе осознал, что ведущий аукциона имеет в виду его, и не знал, что делать. Он нервно замахал руками, чтобы отказаться от ставки, но было уже поздно.
— Один, два, три. — Линдеман ударил молоточком по кафедре. — Продано другу Фабиана Андерле, стоящему у задней стены.
Поппе чуть не выругался вслух. Фаббе бросил на него вопросительный взгляд.
— Хм, да, — выдавил из себя смешок Поппе. — Подумал, здорово было бы иметь такую. С детства обожаю модели железных дорог.
У корней волос выступил пот, но, поскольку произносились ставки, он не решался поднять руку, чтобы утереться.
Аукцион продолжался, всевозможные предметы, от напольных часов до люстр, находили новых владельцев.
— Лот семьдесят четыре — пара чугунных подставок под дрова в виде дьяволов, — объявил Линдеман. — В такой день это трудно себе представить, но скоро начнутся холода, и тогда они прекрасно подойдут для камина.
— Скоро наш черед, — уголком рта прошептал Андерле. — Осталось два номера.
Во рту у Поппе пересохло, сердце учащенно билось. А вдруг он совершит новую ошибку?
— А ты не можешь взять это на себя? — шепнул он.
— Нет, черт подери! — прошипел в ответ Фаббе. — Стоит мне показать малейший интерес, как цена сразу взлетит на тысячи крон. Это просто проклятие, что меня везде узнают.
— И вот мы подошли к прекрасной картине девятнадцатого века. Лот семьдесят шесть, — сказал Линдеман. — Художник неизвестен, но это прекрасное творение.
Новая капля пота образовалась под волосами у Поппе. Сорвавшись, она медленно двинулась вниз по лбу. Вскоре к ней присоединилась еще одна, сердце билось все чаще.
— Аукционная цена две тысячи, — сказал Линдеман. — Но у нас есть первичная ставка, и мы начинаем с восьми тысяч.
— Ага, значит, еще кто-то ее обнаружил, — шепнул Фаббе. — Но это все равно выгодно.
— Стало быть, восемь тысяч. Кто-нибудь в зале хочет предложить больше? — спросил Линдеман.
Фаббе покосился на Поппе, который осторожно поднял руку.
— Спасибо, — сказал Линдеман, указывая на него молоточком. — В зале предлагают девять тысяч — от мужчины, купившего железную дорогу. Кто-нибудь даст больше?
По залу прошел шепоток.
Линдеман поднял молоточек.
— Никто не предложит больше за эту потрясающую картину?
В животе у Поппе забегали мурашки. Внезапно в первом ряду поднялась рука, держащая каталог аукциона. Она принадлежала сухонькому мужчине в пикейной футболке и больших темных очках.
— Девять с половиной, в первом ряду, — с довольным видом проговорил Линдеман, указывая на мужчину. — Я получу за нее десять?
— Да! — крикнул Поппе неестественно высоким голосом.
— Самая высокая ставка снова от мужчины с железной дорогой. Повышаем на тысячу. Я получу одиннадцать?
Мужик в солнцезащитных очках снова взмахнул каталогом, держа его высоко в воздухе.
Цена быстро поднималась.
Поднимая руку, Поппе с каждым разом чувствовал себя все увереннее. Когда ставки перевалили за двадцать пять тысяч, интерес публики стал нарастать. Все вертели головами и вытягивали шеи.
Фаббе смотрел в пол, делая вид, что происходящее его нисколько не волнует, а вот Поппе наслаждался всеобщим вниманием. Движения его становились все более размашистыми, когда он поднимал ставку, и каждый раз он недовольно бормотал себе под нос, когда соперник предлагал еще больше.
Вскоре ставки достигли тридцати пяти тысяч — той границы, которую поставил Фаббе. Но Поппе не готов был сдаться. Когда он столько времени боролся за картину, уступить было бы постыдно. Он покажет этому мужику в темных очках, кто самый богатый в Тумелилле. Кроме того, если кто-то готов выложить такую сумму — может быть, картина стоит гораздо больше, чем оценил ее Фаббе?
Когда дым побоища рассеялся и рука с каталогом опустилась, Фаббе встревоженно посмотрел на Поппе.
— Сорок восемь тысяч крон, — провозгласил Линдеман. — Последняя ставка мужчины с поездом в дальнем конце зала. Кто-нибудь желает вступить в игру? Или же я пробиваю сорок восемь тысяч.
В зале воцарилась полная тишина.
— Один, два, продано! — крикнул Линдеман, стукнув по кафедре молотком. — Вот видите! Доверьте нам продажу ваших вещей. Тут вы получите за них не меньше, чем на роскошных аукционах Стокгольма.
Самоуверенность Поппе вмиг улетучилась, колени подогнулись.
Что он наделал? Наверняка переплатил. А вдруг его надули? Возможно, мужичок в солнцезащитных очках вовсе не хотел купить картину, а просто нагонял цену. Может быть, это сам продавец или человек, нанятый Линдеманом.