Чистый четверг

Уборщица энергично размахивает шваброй, одета она очень странно, нечто среднее между лохмотьями и ярким цыганским костюмом.

Мне как она исполнила желанье, так я от своего табора отбилась, и тут уже — …да не считала, сколько лет так вот и живу, и работаю. А ты, я вижу, тоже к нам на работу пришла устраиваться. Вижу, милая, что ты наша будешь. Хочешь погадаю, милая.

Совсем на цыганский манер произносит она, но потом словно очнувшись.

Нет-нет, я больше не гадаю, не обманываю, не ворую. Грех мне… Как мне Господь вернул сына с афганского плена, я дала зарок и пока еще не нарушила его. Думаешь, мне легко здесь, когда наши уже небось где-нибудь в Узбекистане кочуют.

Голос Татьяны: «А какие такие особые желания исполняет часовня ваша?»

Уборщица: Она не наша, она общая. А желания все, ну, конечно, если не во зло кому…

Картинно подбоченясь цыганка выпрямилась. Оказалось, что она еще совсем молодая и красивая женщина.

Мой-то мне говорит, ты давала зарок, а я — нет, так я вот и буду кочевать, у меня эт-ни-чес-кий отпуск. Ишь, какие слова-то выучил. Отпустила я его один раз сдуру, а мне подруга и говорит, что он на Украине к одной крутобокой хохлушке прикочевал. На следующий год мой опять: «Кочевать, мол, хочу». А я то уж знаю как он там кочевал… Так я его чуть кочевалки-то и не лишила… Правда, Богу докучать не стала, а как веник о бока обломала, так и помогло — как бабка отшептала, а может, когда по голове ведром ударила, память ему отшибло, но с той поры его как-то и не тянет кочевать.

Она замолчала, а потом искренне сквозь слезы.

— Это все, конечно так, смеха ради, а сыночка мне Господь вернул. Ой сколько чудес эта часовня совершила, милая, мне и до конца жизни своей не отслужить. Уж в каких только передрягах не был мой сыночек, а она спасла, вызволила его. Спасибо тебе, Господи.

Вся подобралась, стала благообразной, смиренной, осенив себя крестным знамением, а потом неожиданно с бешенным темпераментом опять схватила швабру и стала натирать полы.

— А тебе, милая, наверх, в музей, там тебе и дадут место, у нас будешь работать смотрителем… И тебе будет исполнение…

Голос Татьяны: Сумасшедшая какая-то… ну, все-таки зайду, мне как историку интересно, что это за часовня…

И в ответ уборщице-цыганке:

— А моего желания она не сможет исполнить, оно неисполнимое…

Уборщица: Для нее нет неисполнимых, а твое-то она как раз и исполнит…

Картина четвертая

Татьяна сидит перед зеркалом, пристально вглядываясь в себя.

— Как странно, давно я уже не была похожа на себя прежнюю… Уже и не помню себя такой… Я не помнила и не хотела вспоминать себя — женщину.

А ведь не верила, даже когда написала: «Верни мне его, Господи, хоть на день, хоть на один вечер, хоть на одну ночь…»

Я даже не испугалась, когда он вошел, я просто одеревенела, остолбенела…

Затемнение и за столом сидит Татьяна, она что-то пишет. Вначале даже не реагирует на тихое «здравствуйте», только что вошедшего посетителя, а, когда поднимает глаза, то видит что-то такое, от чего роняет ручку. Она наливает из графина воду, залпом выпивает ее, и только потом говорит неожиданно глухим голосом.

Татьяна: Что вы хотели? Я не поняла…

Мужской голос: Я случайно набрел на это кладбище и мне показалась очень необычной и интересной здешняя часовня.

Начинает звучать лирическая музыка, чуть слышно, потом все более и более явственно.

Татьяна встает на табуретку, лезет куда-то наверх, пытается достать какие-то папки сверху; те падают, бумаги рассыпаются по полу. Татьяна пытается их собрать, потом оставляет эту затею, садится на пол среди бумаги. Уже взяв себя в руки, начинает рассказывать чудесную особенность часовни.