Читаем Читанка для Мануеля полностью

Почасти через це, а ще й тому, що то просто Людмила, кав’ярня на Одеській вулиці мала спокійні закутки, зелені лави й тишу, яка вимагала білого вина, сигарет і спогадів. Тепер це була Кордова, дружба з Оскаром у буенос-айреському пансіоні, старий Колінз — увесь той заплутаний клубок, з якого Маркос витягав ниточку для Людмили, відповідаючи на запитання або мовчанки, не дивуючись, що Людмила прагнула дізнатися, чи є інші різновиди медових пряників, чи Лонштайн теж учився разом з ними в університеті, і що тієї миті, коли він пояснював деякі причини, які привели його до Веремії, Людмила зіперлася підборіддям на кулаки й дивилася на нього, мов циганка крізь кришталеву кулю перед доленосним пророцтвом.

— Я не дуже добре розумію, — призналася Людмила, — правда, даної миті це не має значення. Я б тільки хотіла, щоб ти сказав мені…

— Знаю, — кивнув Маркос. — За годину ти повернешся додому, а там…

— Так. Бо я не люблю брехати, якщо можна уникнути брехні, а цієї миті ще більше, ніж будь-коли. Андрес ніколи не брехав мені, хоча переваги цієї системи ще треба перевірити. Отож є пінгвін, старий Колінз і таке інше. А є ще й пучеро, яке ми їстимемо разом цього вечора, і між двома картоплинками нам треба розмовляти.

— Як на мене, полячко, можеш розповісти йому все. Андрес не з нами, я завжди сподівався, що він ступить перший крок, але ж бачиш. Можливо, я мав би поговорити з ним відверто, як із тобою, можливо, він би добре зреагував, хтозна. З ним це теж питання інтуїції, якщо я не казав нічого, то не говорив, на цьому й кінець. А ти можеш розповісти йому все. Я знаю, що він ніде не бовкне, байдуже, згоден чи ні.

— Чудово, — зраділа Людмила. — Щодо мене, то не знаю чому, а я дуже щаслива. Не дивись на мене отак. Я завжди верзу такі дурниці.

— Я дивлюся на тебе не тому, — поправив Маркос. — Я, полячко, просто дивлюся на тебе.

* * *

Авжеж, але хто ти, кого я тримаю в обіймах, хто подається й відсувається, нарікає і вимагає, хто горнеться до мене цієї миті? Скажімо, вона буде згодна з усім (але хто ти, кого я тримаю в обіймах?), та коли я захочу мало-помалу зняти з неї трусики, вона відмовляється, стулює ноги і пручається, хоче зробити це сама, треба, щоб саме її руки бралися за резинку і поволі опускали рожевуваті трусики до середини стегон, потім ноги ледь піднімаються, і труси сповзають до колін, а далі вже працює білий колінно-шатунний механізм, теплий велосипед, що опускає трусики, тимчасом як непотрібні руки лежать уздовж тулуба, трусики скручуються, річ неминуча, я марно хочу допомогти їй, наполягає, що ні, знову докладає своїх рук, стегна трохи піднялися, і ось нарешті кісточки, ступні, останній рух, і трусики, скручені і зморщені, вкладаються, мов рожевий песик, біля ніг жінки, що лежить і відсуває їх убік, і саме тоді чується зітхання, саме тоді неодмінне зітхання, вона змирилася з оголеністю, скоса поглядає на мене й ледь-ледь усміхається.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза