Когда де Бери берется рассказывать о том, как следует хранить книги, тут-то он и обнаруживает свойственные фетишистам церемонность и жеманство. Он ужасается при виде тех, кто перелистывает книги «своими потными руками», дерзает «поедать овощи и сыр над раскрытой книгой, небрежно прихлебывая из стакана» или оставлять на девственно чистых страницах следы объедков или каракули, не выказывает «осмотрительности при открывании и закрывании книги», ведь к оной, по его мнению, «подобает относиться гораздо бережнее, чем к сапогу». Мне вдруг кажется – и возможно, это мое ложное впечатление, – что я читаю строки, написанные Бодлером. Так или иначе, «Филобиблон» перевели на французский в 1856 году, то есть за год до публикации первого издания «Цветов зла». Библиоманы конца века, таким образом, – нечто среднее между клириком и денди, и все они в равной степени страдают мизогинией.
«Женщины часто ревнуют к книгам и инстинктивно испытывают к ним ненависть», – замечает Октав Юзан в «Словаре библиофила», изданном в 1896 году. Однако если прекрасный пол и правда настолько ревнив, у его представительниц на то есть причины, ведь именно книгам достается все внимание – прямо как любовницам, а еще и у тех, и у других есть общие свойства. Вход в клуб библиофилов открыт исключительно для мужчин. Они не желают, чтобы в их общество вторгались женщины из плоти и крови, особенно жены, а сами в это время охотятся за героинями, живущими на страницах романов. Веком ранее Казанова уже сравнивал женщину с книгой, заявляя, что ему должна нравиться в первую очередь ее обложка. Затем он отмечает, что любовь – это всего лишь любопытство, проявляющееся в более или менее яркой форме, и вот мы снова сталкиваемся с фрейдовской страстью к знаниям. Казанова пишет: наше желание прочесть книгу или познать женщину столь же велико, насколько обложка пробуждает у нас интерес к ней; под обложкой понимается лицо, одежда, очертания фигуры. Однако наш великий соблазнитель добавляет, что его самого, как истинного книголюба, привлекают и весьма неказистые экземпляры, и тоже не без причины. Он предлагает: попытайся полистать эту книгу – никто ранее не открывал ее, и потому ты испытаешь некоторое сопротивление…
Французские библиофилы конца XIX века, основываясь на этих сравнениях, измыслили множество других злоязыких высказываний. Среди них есть как остроумные, так и откровенно мрачные. Юзан сравнивает роскошные издания с чересчур элегантно одетыми женщинами, которые всячески сдерживают пыл любовников под предлогом, что те попортят им платье, а простые и доступные карманные книги он наоборот превозносит: ведь они, «как продажные женщины былых времен, легко отдаются любому». Для девственниц в его библиофильском лексиконе также нашелся эпитет:
Превращение женщины в книгу-фетиш приобретало и более жуткие формы. Например, бытует множество слухов и мрачных легенд о людях, желавших заполучить себе книгу в переплете из кожи юной девственницы, как правило, определенной выделки[19]
. Библиофил Жакоб, он же писатель и историк Поль Лакруа, приводит такой случай. В 1840 году некий мужчина «принялся искать вымышленную книгу, о которой где-то слышал, но умер в страданиях, поскольку так и не нашел ее; при этом он не сомневался, что искомый экземпляр хранит у себя какой-нибудь его соперник, хотя в обмен он отдал бы что угодно, даже философский камень». Не кажется ли вам, что эта история в чем-то совпадает с эпизодом из жизнеописания трубадура Джауфре Рюделя? Поэт страстно влюбился в графиню Триполийскую, но ни разу не видел ее, а лишь слышал, как расхваливают ее красоту и добродетель паломники из Антиохии. В надежде встретить свою возлюбленную он отправился в крестовый поход и в итоге умер у нее на руках.