Читатель на кушетке. Мании, причуды и слабости любителей читать книги

К сожалению, мы никогда не узнаем, какую именно главу прочитал вслух Росс и, в частности, удалось ли ему при этом сдержать смех. А вот что мы точно знаем, так это следующее: чтобы провести церемонию, ему потребовалось обратиться к невидимой силе, коей обладает Библия. За многие тысячелетия эта Книга книг передала свои суперспособности всем прочим книгам, даже самым пошлым, избитым и никчемным. Поэтому нам не стоит хихикать над этими несчастными «туземцами» из 1870 года, оторопевшими и застывшими в благоговении перед предметом, о котором они не знали ничего, кроме очевидного – он действительно выглядел как книга. Не стоит подшучивать над ними, ведь мы с вами недалеко ушли от этих простых людей. А чтобы избавиться от ненадлежащего высокомерия, присущего всем цивилизованным существам, давайте поставим тот же эксперимент, что и наш остроумный инженер, только наоборот: попробуем прочитать Библию как забавную притчу своего рода юмореску.

Когда Моисей спустился с горы Синай со Скрижалями Завета, только-только вышедшими из божественной типографии и еще пахнущими свежей краской, он, к неудовольствию своему, узнал, что израильтяне, вероятно, измучились от скуки за время его долгого отсутствия, потому отлили из переплавленного золота статую тельца и теперь пляшут вокруг него и вовсю веселятся, поклоняясь своему языческому идолу. Моисей не особо удивился, ведь Бог, как настоящий друг, предупредил его об этом. Впрочем, это обстоятельство не помешало ему закатить сцену вроде той, что устраивает муж-рогоносец. Возвращается он к жене домой с подарками и застает ее в постели с первым встречным – с каким-нибудь Баалом или Астартой (вот негодница!). В Книге Исход этот эпизод описан во всех подробностях. Моисей набрасывается с обвинениями на народ Израиля, ругает его, нейтрализует своего соперника, проявляя при этом недюжинную фантазию: он стирает тельца в порошок, растворяет его в воде и заставляет идолопоклонников выпить ее. И, раз уж на то пошло, настроение дарить подарки у него пропало, поэтому он разбивает Скрижали. И как бы мы ни сочувствовали пророку, последнее, кажется, уже слишком. Что же получается, тебе только что передали самую ценную книгу во Вселенной, а ты взял и порвал ее на кусочки в приступе гнева? Безусловно, настоящую ценность представляли не сами каменные таблички, а слова Яхве, которые он начертал на них. И правда, Бог не увидел в поступке Моисея ничего крамольного, и когда тот вернулся на гору, даже не накричал на него. Он лишь сказал: принеси мне две новые таблички, и я напечатаю тебе второй тираж – делов-то!

С того знаменательного дня уже чего только не случилось, и мы со временем перестали различать книгу как текст и книгу как предмет и материальный носитель текста. В результате мы перенесли понятие священного с одного на другое. Вероятно, дело в том, что на протяжении веков для целых поколений верующих людей книга была в первую очередь частью богослужения. Она одновременно пугала и вызывала восторг, как и все прочие предметы церковной утвари: чаши, раки, дароносицы. Или же в том, что даже когда Гутенберг ввел Библию в эпоху технической воспроизводимости[21], в дома простых людей первым попал именно священный текст.

В общем, это довольно длинная и запутанная история, чтобы приводить ее здесь целиком, но в результате все кончилось тем, что мы, люди современности, все меньше верим в Десять заповедей с горы Синай и с трудом вспомним, в какой книге Ветхого Завета они перечислены, но при этом куда более твердолобы, чем древние израильтяне. С тем же идолопоклонническим упорством, что и те, кто прислуживал золотому тельцу, мы принялись почитать каменные таблички и их производные – бумажный прямоугольник, или же параллелепипед. Неким загадочным путем, во многом напоминающим стратегию развития суеверий, мы убедили себя, что книга как предмет обладает целительными свойствами и что все слова, даже самые пустые, приобретают особый вес, если их заключить в эту форму – именно в эту и никакую другую. Из этой посылки с нашей помощью выросли все самые древние и неразумные запреты, а мы, сами того не осознавая, стали воспринимать книжный «кирпичик» как своего рода фетиш.