Читатель на кушетке. Мании, причуды и слабости любителей читать книги

Итак, мы заставили замолчать баритон Сверх-я и теперь можем наконец послушать звонкий голосок Я-идеального. Он часто смешивается с первым, сопровождает его, поддерживает его множеством гармонических вариаций, но на самом деле происхождение у него совсем иное: он рождается из чувства всевластия, которое было у нас в детском возрасте. И его невозможно урезонить бухгалтерскими подсчетами, строгой отчетностью и записью в два столбика: столько-то прибыло (прочитано), столько-то убыло (потрачено времени). Ведь в глубине души мы знаем, что где-то внутри нас еще живет детство. Мы там были. В Городе Бессмертных все читатели снова перенеслись именно в этот период своего существования и проводили долгие летние дни в декорациях детства и ранней юности.

Никто лучше, чем Марсель Пруст, не смог описать начало этой незапамятной эры в жизни каждого читателя:

Нет, быть может, дней в нашем детстве, прожитых с такой полнотой, как те, когда мы словно бы и не жили, – это дни, проведенные с любимой книгой. Все, чем, казалось, они были заполнены для других и что мы отвергали как низменную помеху божественной усладе: игра, ради которой тревожили нас на самом интересном месте друг, пчела или луч солнца, досаждавшие нам, заставляя отрываться от страницы или пересаживаться, полдник, который нас принуждали взять с собой и который мы оставляли нетронутым возле себя на скамейке, в то время как солнце над нами грело все слабее в синем небе, обед, из-за которого приходилось вернуться домой и за которым мы только и думали, как бы он поскорей окончился, чтобы подняться к себе и дочитать прерванную главу, – все то, в чем чтение словно бы должно было помешать нам ощутить что-либо, кроме докуки, оно в нас, напротив, запечатлевало как воспоминание, настолько сладостное (настолько более драгоценное в нашем сегодняшнем понимании, чем то, что мы тогда читали с такой любовью), что, если нам случается еще сейчас перелистывать те давнишние книги, они для нас только календари, которые мы сохранили от минувших дней, и мы ищем на их страницах отражения домов и прудов, не существующих ныне[28].

Итак, это время проходит, этому безвременному счастью суждено окончиться, и нам кажется, будто оно покинуло нас навсегда. Однако все же есть место, где его дремлющая, неприметная, никем не замеченная жизнь по-прежнему продолжается. Это место – полки наших книжных шкафов. Там само чтение освобождается от временных оков, оно существует не только как призрак тех книг, которые мы читали в детстве и теперь храним, потому что они напоминают нам об ушедших днях. Оно тайно живет в тех книгах, которые мы еще не читали и, возможно, никогда не прочтем. Не кажется ли вам, что в этой вечности есть что-то успокаивающее? Вечная тишина, царящая в бесконечных библиотеках, не пугает меня, а утешает – благодаря тому, что Дидро в «Сне Д’Аламбера» называл «эфемерным софизмом», то есть софизмом «преходящего существа, которое верит в бессмертие вещей», ведь «роза говорила, что никогда, насколько она помнит, не видела, как умирает садовник»[29]. Так и мы никогда не прочитаем самого последнего классика, не сможем застать исчезновение жизни на Земле, не сможем своими глазами увидеть, как гаснет Солнце, не будем оплакивать тепловую смерть Вселенной.