Чюрлёнис

Устав от беготни по улицам большого города, я сел на скамейку, предназначенную для посланцев.

Была страшная жара, от желтизны и серости домов хотелось скрежетать зубами, ярко сияли пестрые вывески, тут и там блестели на солнце позолоченные шпили, а люди, измученные жарой, брели медленно, как в дреме.

Какой-то старик, совсем ветхий, едва волочащий ноги, опираясь на палку, с трясущейся головой, остановился передо мной и принялся упорно на меня смотреть. Его взгляд был грустным, терпеливым и как бы бессмысленным.

На его груди висели разные кресты, нанизанные на веревочку. Были там большие железные, немного поржавевшие, и меньшие – плоские медные, и малюсенькие серебряные – в общем, целая коллекция.

«Нищий», – подумал я и уже хотел вынуть из кармана медяк, но старичок странно сощурился и спросил таинственным шепотом:

– Приятель, скажи мне, как выглядит зеленый цвет?

– Зеленый цвет? Гм… Зеленый цвет… это цвет – ха! – такой, как трава, деревья… Деревья зеленого цвета, листья, – ответил я ему и оглянулся вокруг. Но нигде не было ни одного деревца, ни одного клочка травы.

Старик усмехнулся и взял меня за пуговицу: – Идем со мной, приятель, если хочешь. Я спешу в тот край… По дороге расскажу тебе… Это очень интересно.

А когда я поднялся и пошел с ним, он начал рассказывать:

«Когда-то, уже очень давно, когда я еще был так молод, как ты, мой сын, было очень жарко. Устав мотаться по улицам большого города, я сел на скамейку, предназначенную для вестников. Был страшный зной. Серо-желтые дома стучали зубами, вызывающе сверкали пестрые вывески, там и сям возносились позолоченные солнцем башни, а люди, измученные зноем, передвигались медленно, словно сонные.

Долго я смотрел на них и страшно затосковал по лугу, по деревьям, по зелени, знаешь, по такой, майской зелени.

Внезапно поднялся я и пошел, и шел всю жизнь, тщетно разыскивая ее в этом городе.

Шел все вперед, спрашивая встречных людей, но они вместо ответа давали мне кресты.

Влезал на высокие башни, но вот беда – по всему горизонту был все город, город, а зелени – нигде. Однако я чувствовал, что она есть, в том краю, только я, должно быть, уже не дойду – старый.

Эх, если бы отсюда – недалеко, вот можно было б отдохнуть. Запах, жужжат мошки, вокруг зелень, трава, деревья…»

Взглянул я на старичка – он улыбается, как ребенок, и плачет. Еще немного прошли молча. Наконец старичок произнес:

– Ну, с меня хватит. Дальше не могу. Здесь уж и останусь. А ты иди, иди без отдыха. Говорю тебе заранее: жара будет постоянно; на этом пути ночи нет – только вечный день. В пути говори людям о лугах, о деревьях, только не расспрашивай, или возьми веревочку, чтоб нанизывать крестики. Ну, иди, счастливый, а я уж здесь останусь.

Но только отошел я шагов десять, старичок стал звать:

– Подожди, сын, – забыл: посматривай с высоких башен, так почувствуешь дорогу. А если будет еще очень далеко и одолеет старость – тогда там тоже будет скамейка для посланцев, а на ней в молодых людях никогда не бывает недостатка. Ну, теперь иди.

Так сказал старичок, и я пошел дальше, и взирал с высоких башен.