Чюрлёнис

Ядвига Чюрлёните считает, что «это был его обычный “педагогический маневр”»: дать возможность ознакомиться с «материалом», способным вызвать рассуждения, эмоции, а затем послушать, кто что говорит, и только потом объяснить свое ви́дение, понимание предмета, ситуации.

Открытки представляли собой фотографии на редкость красивой молодой женщины, а также юных танцовщиц, составивших некие художественные композиции.

– Тут что-то нацарапано, – Вале ткнула пальчиком в нижний левый угол открытки.

– Miss Isadora Duncan, – Юзе постаралась правильно прочесть английский текст.

Четверть часа спустя Кастукас вернулся.

– Кто это – Miss Isadora Duncan? – Юзе протянула ему «рисованную» открытку, единственную цветную, на которой все та же прекрасная незнакомка в легком полупрозрачном платье словно парила над землей.

– Это Изадора Дункан, рисунок художника Фридриха Каульбаха.

– Кто такая Дункан? – Юзе повторила вопрос. – Зачем тебе ее фотографии?

– Вообще-то она Айседора Дункан, но в Польше называют ее Изадорой. Дункан – танцовщица, балерина. Но так, как танцует Изадора, не танцевал еще никто и никогда. Она американка. Приезд Изадоры в Варшаву потряс всю музыкальную общественность. Все, кто мог, устремились смотреть балерину, танцующую босиком. О ней говорили в мастерских художников и даже в кафе. Как вы знаете, я не большой любитель сенсаций, да и балета тоже, поэтому довольно прохладно встретил предложение Генека постараться попасть на выступление Изадоры, но на афише было сказано: Дункан будет танцевать сюиту Баха и траурный марш Шопена. Как такое возможно? Я не понимал, как можно движением тела раскрыть развитие психологических процессов, таящихся в музыкальном произведении. Теперь знаю: можно! Больше всего меня потрясли музыкальность, естественность, выразительность движений и глубокая человечность Изадоры. Берусь утверждать, что на свете танцовщицы лучше и серьезнее Дункан нет! Не верите мне – спросите у Стасиса, когда он приедет домой. Мы с Генеком посетили несколько ее выступлений, на одном вместе с нами был Стасис.

Дункан была уже, как теперь бы сказали, звезда. Звезда мирового уровня. Чюрлёнис – известный узкому кругу друзей музыкант, композитор и совсем уж начинающий художник. Они сущестовали как бы в параллельных мирах. В Варшаве не нашлось компании, где бы они могли случайно встретиться.

Году в 1919-м или 1920-м Дункан восхитится, по крайней мере, одной работой Чюрлёниса и попросит в его честь сыграть трагическую сонату Шопена.

Произошло это в Париже, где в то время жили братья Моравские, Евгений и Влодзимеж. Евгений был уже известным музыкантом, композитором; его произведения звучали в залах дворцов Гаво и Трокадеро. Был он известен и как художник. В круг его друзей входила и неистовая Изадора.

Влодзимеж Моравский вспоминал, как Дункан в первый раз посетила мастерскую его старшего брата. Пришла она вместе с пианистом Вальтером Руммелем. В какой-то момент попросила Моравских в четыре руки исполнить симфоническую поэму Евгения «Улялюм» (по Эдгару По). Слушала, удобно расположившись на софе. На противоположной стене висел лавровый венок Евгения, он-то и привлек внимание гостьи. Над венком – картина Чюрлёниса. Вернее, авторское повторение одной из его картин. (Ядвига Чюрлёните пишет, что из рассказа Влодзимежа непонятно, какой; вероятнее всего – «Жертвы».)

В центре полотна, на покрытом звездами ступенчатом зиккурате – фигура ангела. Опутываемый клубами темного дыма, поднимающегося с земли, он взирает на небо, словно вопрошая о том, какой жертвы от него потребуют. Картина полна обостренной тревоги, неотступных страшных предчувствий.

Дункан поднялась с софы, плавно ступая по паркету, приблизилась к стене, долго смотрела на картину, затем сняла ее и продолжила слушать Моравских с ней в руках. Когда братья закончили играть, Дункан воскликнула:

– Кто он, человек, создавший такую замечательную картину?

Евгений, не ожидавший такого вопроса, несколько растерялся, затем сказал:

– Это работа моего друга… нашего с Влодзимежем друга Микалоюса Константинаса Чюрлёниса.

– Где он?

Евгений:

– Уже почти десять лет, как Костакаса нет.

Воцарилась долгая тишина.

Евгений нарушил ее:

– Изадора, если бы вы знали, как Чюрлёнис восхищался вами!

– Он видел меня на сцене, в танце?!

– Да. Мы с ним посетили все ваши выступления в Варшаве.

Дункан повернулась к Руммелю:

– Мой архангел, сыграй нам трагическую сонату Шопена. В память об этом удивительном художнике…

– И музыканте, композиторе! – подсказал Евгений.

Глава восьмая. «В России близится буря» (1904–1905 годы). Варшава – Друскеники – Крым – Кавказ