Чломма (СИ)

Ильс долго плутал в тесных лабиринтах, напоминавших кишечник. Чудом набрёл на отсек добычи. Сотни капсул мостились по обеим сторонам коридора. Двери их были распахнуты. Повсюду валялась брошенная аппаратура. Несло плесенью.

Он шагнул в первую попавшуюся капсулу. Отогнул истерзанный кожаный полог кокона. Край был отодран от мякоти, торчал гигантским заусенцем. Как видно, последний креатор выбирался из ложа в спешке, не выдержав боли сопряжения с Чломмой. Крючки для спецкостюмов пустовали.

Следуя безумному порыву отчаяния, Жартовский залез внутрь как был, в простом комбезе.

Кокон неожиданно нежно обволок его, оставив свободной лишь голову. Ильс почувствовал себя гусеницей, что готовится стать бабочкой. Он протянул пальцы к выемкам. Туда, где находились резонаторы.

О, Ильс прекрасно знал технологию сопряжения нервной системы с Чломмой. Клиенты описывали ему этот процесс сотни раз. Пальцы помещаются в выемки, нащупывают выступающие шарики металлических резонаторов. Мысленная команда произвести сопряжение и... вот оно.

Жартовский не ожидал, что контакт произойдёт без спецкостюма и действовал безо всякой надежды. Но подушечки пальцев лизнул ток. И тут - зрение отключилось. Моментально, словно в отсеке добычи погас свет.

Его закаруселило в водовороте сверкающих искр. Он понял - то были сотни тысяч креаторов, прошедших через Чломму. Она помнила их всех. Бережно хранила слепки их личностей внутри себя. Каждый светящийся шар имел свою плотность и аромат - уникальный, как энергетика человека. Чломма знала их лучше, чем они сами.

Поток нёс его выше, вестибулярный аппарат колбасился в истерии. Светящиеся шарики сформировали коридор и тот начал сужаться. Расщелина стиснула его тело, подкатила тошнота. Он сдержался и попытался расслабиться.

Сочное упругое тепло обхватило его и понесло глубже. Крохотным участком сознания он припомнил: акцептор должен не рассказывать ей о внешнем мире. Но слушать истории о её вечной жизни. Границы его личностной капли таяли и растворялись в ментальном океане Гиперорганизма. Чломма была беспредельна. И фантастически красива.

Удар. Затылок обожгло болью. Ильс снова был оголённым ребёнком с незаросшим родничком. В этот центр уязвимости вошла пика. Он был пронзён насквозь. В сознание потоком хлынули ужасающие картины.

Он наблюдал, как люди ожесточённо раскраивали плоть Чломмы. Пленённая собственными щупами, она была не в силах оторваться от планеты. А люди исступлённо резали, полосовали её кожу, чтобы добыть хоть каплю геля. Свёрла, пилы, тесаки...

Рты Высшего Организма распахнулись в агоническом крике. Люди не слышали - они продолжали кромсать. Чломма обрывала живые конечности, лишь бы прекратить эту муку. Рук у неё оставалось всё меньше. Мёртвые, отсечённые куски плоти жили в поле её внимания. Она чувствовала, как те переваривались в желудках людей. Гнили и кисли под дождём.

Жартовский превратился в орган восприятия. Стал тоннелем. Вся невыразимая боль Чломмы ехала через него громыхающим составом.

Неимоверным усилием он нащупал то открытое и восприимчивое, что осталось в ней после пережитого. И послал в центр её сознания мысль о прощении.

'Я прощаю людей за то, что они со мной сделали',- подумал Ильс. Эта мысль вирусом поселилась в сознании Организма. Стала их общей мыслью. Чломма была мудра. Чернота начала отступать. Ильс удвоил внимание на всепрощающем импульсе. Боль постепенно начала притупляться, а картинки пыток - сереть и блёкнуть.

'Я позволяю людям быть такими, какие они есть', - подумал он, и эта мысль размножилась и превратилась в многослойную голограмму в сознании Чломмы. Она восприняла её не на словах, но телесно. Боль понемногу смягчалась, её место занимало разочарование. Чломма ничего не ждала от людей. Но и не была готова к такому обращению.

Жартовский погладил шарики резонаторов онемевшими ладонями и погрузился глубже.

В разуме Чломмы было всё. Безграничная картотека произошедшего и возможного будущего. В том числе и он сам. Человек, умевший настраивать чужую психику, как музыкальный инструмент. Он нашёл в рядах её базы памяти себя и распахнул створки образа.

Это было против правил поведения акцептора, но весь их контакт изначально был против правил.

Его крошечный тридцатилетний жизненный опыт был поглощён Чломмой в долю секунды. Теперь она знала, как управлять своими реакциями и менять убеждения.

Естество её в благодарности обняло человека. Картинка тут же переменилась. Жартовский оставался принимающим тоннелем. Но теперь сквозь него текли не картины о боли и страдании. А восхитительные моменты единения с людьми. Годы радостного слияния с цивилизацией, которую Чломма успела полюбить и сделать частью себя.