Чломма (СИ)

- Я убийца, слышишь?! Я заставила Финна пройти сеанс в гипнокамере. А теперь он наверняка мёртв! Из-за меня. Если бы я вела себя по-другому, он не пошёл бы к тебе на промывку мозгов. Не стал бы проклятым аллергиком.

- Цветочек, - отвечал ей Жартовский, - как ты думаешь, у человека есть свобода выбора или события предопределены?

- Я... уже не знаю теперь. Не всё ли едино?

- Вот именно! Если мир развивается по заданному сценарию, он неминуемо ушёл бы в пустоши. Как бы ты себя ни вела. В том нет твоей вины. А если свобода воли существует, то он сам сделал свой выбор. И сам несет за него ответственность.

Цанти разучилась слышать не только Чломму. Но и любые разумные доводы. Соображала она с каждым днём хуже.

Ильс знал - психика бианты изувечена. Знал и то, что именно это его и привлекло в ней изначально. Странный узор её расстройства был завораживающе красив в свете излучения Чломмы. И оказался уродлив и жалок в свете изменившейся реальности.

- Послушай, летим на Землю! - повторял ей Жартовский, с каждым днём меньше желая её согласия.

- Нет. Хочу быть рядом с ней. Пусть даже я ничего не чувствую... Не хочу умирать на чужой планете.

Ноги ей обнесло нервической сыпью, она расчёсывала голени до крови, когда он заводил эту тему.

- Ты не умрёшь. Медицина на Земле не такая отсталая, как тут принято считать. Мы тебя починим! - говорил Ильс, уже не веря самому себе.

Его неодолимо влекло в Чломму. Со временем он перестал лгать себе, что погружается в неё только ради геля для себя и Цанти. Он не мог улететь с Тананды.

Во время этих сеансов погружения в мякоть Организма Ильс испытывал потрясающие откровения. Видел фрактальные картины происхождения и эволюции человечества, рождение и распад галактик и миров.

Всё преходящее, говорила Чломма. Единственное постоянство мироздания - перемены. Вселенные испаряются как роса. Даже трава, на которой лежат эти капли, завянет. Но однажды на её месте вырастет новая. Прими эту изменчивость, говорила она.

Цанти, конечно, чувствовала отдаление Ильса. Несмотря на звонарей, которых включали два - три раза в сутки, она оставались восприимчивой. Что и говорить о Рэйми-телепате. Для него все мысли Жартовского были написаны на лбу крупным разборчивым почерком.

Раз вечером Ильс засобирался на станцию добычи. Малыш преградил ему путь. Встал на пороге их нового дома и обнял Ильса за колени.

- Ты любишь мою маму? - прозвучало в голове Жартовского.

- Ох, парень, это сложный вопрос, - мысленно ответил он.

- Вопрос простой. Да или нет?

Он молчал.

- Если ты её любишь, то не станешь больше делать тех погружений, - продолжал детский голосок.

- Я добываю для неё гель, - выдал заготовленное оправдание Ильс, - без него она сходит с ума.

- Она сходит с ума не из-за гелей. Просто она такая. Это скоро пройдёт, обещаю! Не ходи больше в Чломму.

Жартовский в нетерпении попытался отделаться от ребёнка:

- Разве твой отец, креатор, не занимался тем же самым?

- Добытчики испытывают боль! Есть разница!

- Ах, так вот в чём дело! - деланно изумился Ильс. - Терпеть боль где-то ещё, кроме как рядом с ней, мне можно. А испытывать радость - нет? Почему, Рэй?

- Ты заставишь её плакать. Раз не видишь, ты слепой.

- Зато ты у нас слишком много видишь и знаешь! Никто не может заставить её плакать кроме неё самой. Остальное - манипуляция.

- Ты делаешь ей плохо!

- Плохо ей делает отсутствие гелей! Она зависима, парень. Химия организма, понимаешь? Потребности тела сильнее любых возвышенных чувств!

- Ты ошибаешься! - закричал малыш.

- Рэй, если я к ней не приду, она отклеится. Она мне так сказала. Мама этого не переживёт.

Это был запрещённый приём.

Руки мальчика бессильно опали. Он отошёл в сторону и пропустил Ильса. Сгорая от возбуждения и отвращения к самому себе, Жартовский снова отправился на станцию добычи.

Он не знал, воспринимал ли Чломму в моменты погружения как женскую сущность. Но знал, что любил её. Не той абсурдной недолюбовью, которая неизбежно сменяется собственничеством и ревностью. А любовью божественного толка, всепроникающей и неизбывной. Без ожиданий со второй стороны.

Прежде мир выдавал ему моменты безмятежности лишь по капле, обрамляя их месяцами тревог. Теперь концентрат счастья изливался на него водопадом. Каждый сеанс объединения психики с Чломмой завершался небывалым катарсисом, взрывом.

Тяга к ней возникала всё чаще и труднее поддавалась контролю.

В некий момент он перестал хотеть Цанти. Мог кончить, только если думал о погружении.

Оказывается, всю жизнь за его соитиями наблюдал мысленный контролёр. Он помнил: весь этот кайф - примитивная уловка природы. Вознаграждение за акт, ведущий к размножению.

Природа создавала иллюзию удовольствия, чтобы он размножился. Он прикидывался, будто хочет размножиться, чтобы стало хорошо. Ни капли правды во всём действе. Сладчайшие оргазмы оттенялись дурацким привкусом. Столько лжи ради кратких минут псевдонаслаждения, которое даже не было абсолютным. И рисковало быть полностью испорченным случайным касанием, посторонним запахом или даже мыслью!