Чочара

Заплатила я ему и к тому же, вынимая деньги, показала толстую пачку бумажек по тысяче лир, которую я держала в мешочке под юбкой. Он, как деньги увидел, сразу уставился на них, словно коршун на цыпленка, и тут же сказал, что мы с ним прекрасно споемся и, как только мне понадобится, он достанет мне продукты, но, конечно, всегда по рыночной цене, ни на грош ни больше ни меньше. Тут лишний раз убедилась я, что деньги либо, как было в данном случае, продукты могут внушить уважение к людям. Феста и его жена, видя, что продуктов нам все не везут и приходится обращаться к Париде, который хоть и скрепя сердце, но все же позволял нам питаться вместе со своей семьей, разумеется, за плату, последние дни избегали нас и, когда наступал час обеда или ужина, потихоньку исчезали, словно стеснялись. Но лишь только прибыл со своим осликом Томмазино, надо было видеть, до чего они к нам изменились! Улыбки, поклоны, ласковые слова, всяческие разговоры и — хотя теперь мы в этом уже не нуждались — приглашения к обеду. Они даже пришли, чтобы полюбоваться на наши запасы; и по этому случаю Филиппо, искренне довольный, так как был ко мне расположен, правда, не настолько сильно, чтобы поделиться со мной продуктами, но достаточно, чтобы порадоваться за меня сейчас, когда они у нас есть, сказал мне:

— Мы с тобой, Чезира, здесь единственные, кто может спокойно смотреть в будущее, потому что только у нас двоих есть деньги.

Сын его, Микеле, при этих словах насупился еще больше, чем обычно, а потом процедил сквозь зубы:

— А ты в этом твердо уверен?

Отец расхохотался и, хлопнув его по плечу, сказал:

— Уверен ли я? Да это единственное, в чем я уверен… Ты разве не знаешь, что деньги лучшие, самые верные, самые постоянные друзья, из всех, какие только могут быть у человека.

Слушала я их и слова не проронила. Но про себя подумала, что это далеко не так: ведь сегодня эти, такие верные, друзья здорово меня подвели — ценность их упала на целую треть! Теперь ста лир еле хватает, чтобы купить немного хлеба, а до войны на них можно было полмесяца жить. Скажу я вам, что нет верных друзей во время войны — ни людей, ни денег, ничего. Война сметает все, и вместе с вещами, которые каждый видит, разрушает и то, что для нас невидимо, хотя оно и существует.

С того дня, как прибыли продукты, жизнь в Сант-Эуфемии пошла своим чередом. Утром мы просыпались, одевались, собирали хворост и сучья, разводили в кухне огонь, потом шли немного пройтись, болтая о том и о сем с другими беженцами, затем ели, снова шли прогуляться, готовили и ели во второй раз и наконец, чтобы сберечь оливковое масло в лампадке, очень рано ложились спать. Погода стояла хорошая — мягкая, тихая, ни ветра, ни облачка на небе, чудесная осенняя пора, когда окрестные леса на склонах гор уже тронуты желтизной и багрянцем. Все говорили — погода для союзников самая подходящая, чтобы развернуть быстрое и неудержимое наступление и дойти по крайней мере до Рима, и никто не мог понять, почему они этого не делают и все топчутся где-то возле Неаполя или чуточку севернее. Впрочем, в Сант-Эуфемии это был обычный, чтоб не сказать единственный, разговор. Не переставая твердили все о союзниках — о том, когда они придут и почему не приходят, да как же это так и чем объяснить. Больше всех говорили об этом беженцы — им хотелось как можно скорее вернуться в Фонди к своей привычной жизни; крестьяне же, наоборот, говорили об этом меньше, потому что война, в сущности, приносила им выгоду, ведь они сдавали домики беженцам и вообще по мелочи наживались на них; да к тому же жили они так же, как в мирное время, и приход союзников почти ничего или очень мало изменил бы в их жизни.

Сколько раз говорила я о союзниках днем, прохаживаясь взад и вперед по «мачере», любуясь панорамой Фонди и синеющим вдали морем, или же по вечерам, в хижине Париде, почти впотьмах, сидя перед полупотухшим очагом со слезящимися от едкого дыма глазами, или же ночью, прежде чем заснуть, лежа в постели, обнявшись с Розеттой. Говорила я о них так много, что постепенно стали эти союзники мне казаться какими-то местными чудотворцами, что дождь посылают или хорошую погоду, которым люди то молятся, то бранят их, но всегда чего-нибудь от них да ждут. Ждали все от союзников чего-то необыкновенного, совсем как от святых, и все были уверены, что с их приходом жизнь не только станет нормальной, но даже будет лучше, чем прежде. Нужно было послушать, чего только не говорили по этому поводу, особенно Филиппо. Думается мне, что он представлял себе армию союзников как нескончаемую вереницу грузовиков, наполненных всяким добром, с сидящими в них солдатами, которым приказано раздавать нам, итальянцам, все это даром. И подумать только, что человек пожилой, торговец, считающий себя «умником», вдруг может предположить, будто союзники окажутся такими дураками и станут благодетельствовать нам, итальянцам, за то, что мы затеяли против них войну, убивали их сыновей и заставили их тратить на эту самую войну уйму денег.