Чочара

Однако сколько-нибудь верных известий об этих благословенных союзниках у нас мало было или, точнее сказать, не было никаких. Иногда в Сант-Эуфемию поднимался из долины Томмазино, но ведь его, кроме черного рынка и денег, ничего не интересовало, поэтому от него нельзя было ничего добиться, кроме каких-то туманных фраз; порой приходил какой-нибудь крестьянин, но, как настоящая деревенщина, нес несусветную чепуху. Иногда с солдатскими ранцами за плечами поднимались к нам парни из Понтекорво продать соль или табак — две вещи, в которых мы больше всего нуждались. Табак был в листьях, сырой и горький, и беженцы его сами крошили и свертывали цигарки из газетной бумаги; а соль была самого плохого качества, такая идет в корм скоту. Парни эти также приносили всякие новости, большей частью самые невероятные; сперва человек им верил, но потом, раскинув хорошенько умом, понимал, что эти вести напоминают подмоченную для веса соль: новости их были столь обильно приправлены фантазией, что могли сойти за правду; и все же потом, при проверке, фантазия испарялась, как вода под лучами солнца, и человек видел, что правды-то в них ни капли не было. Рассказывали они о большом сражении, кто утверждал — к северу от Неаполя, кто — возле Казерты, кто — на дороге в Кассино, а кто — даже совсем близко, у Итри. Все ложь одна. На самом деле парней этих больше всего интересовало продать свою соль и табак, а новости они старались сообщать такие, какие, по их мнению, могли порадовать тех, кто спрашивал.

Единственным событием тех первых дней, напомнившим о войне, были какие-то взрывы, которые однажды утром донеслись к нам со стороны моря, оттуда, где находилась Сперлонга. Взрывы эти слышали мы очень отчетливо, а потом одна женщина, пришедшая продать апельсины, рассказала нам, что немцы взрывают дамбы на низине и осушительные каналы, чтобы задержать наступление англичан, и что скоро все снова затопит вода, и тысячи людей, работавших всю жизнь, чтобы возделать свое крошечное поле, будут разорены — вода ведь уничтожает посевы, и нужны годы, чтобы снова осушить землю и сделать ее пригодной для посева. Взрывы раздавались один за другим, как треск хлопушек на деревенском празднике; вызывали они у меня странное чувство, потому что было в них что-то и праздничное, и вместе с тем я знала, что они несут нищету и горе всем, кто жил внизу, на осушенной равнине. День выдался чудесный, ясный, тихий, на небе ни облачка, и долина Фонди, цветущая, зеленеющая, простиралась до подернутой легкой дымкой полоски моря, настолько голубого и ласкового, что я не могла на него вдоволь наглядеться. И подумала я снова, слушая эти взрывы и любуясь открывающейся передо мной картиной, что люди живут своей жизнью, а природа своей, и когда природа бушует и посылает нам бурю, гром, молнии, дождь, мы сидим у себя в домах и бываем даже счастливы, и наоборот, когда природа улыбается и, кажется, сулит нам вечное блаженство, случается, что мы приходим в отчаяние и жаждем смерти.