Чочара

Мы всячески пытались утешить ее, но она не переставала плакать и все время твердила, что во всем виновата она, потому Северино делал все это для нее и девочки, чтобы им хорошо жилось и они разбогатели, а она не остановила его и не помешала ему купить эти проклятые ткани. К сожалению, нечего нам было сказать ей, так как Северино не вернулся — ведь это был факт, а перед лицом фактов все добрые слова на свете ничего не стоят. Пробыли мы у нее весь день, успокаивая ее то так, то эдак, высказывая всевозможные предположения о том, куда исчез Северино; но она продолжала плакать и повторять, что он никогда больше не вернется. На следующий день — то есть на вторые сутки после исчезновения Северино — мы вновь пошли к ней, но ни девочки, ни ее не было дома: оказывается, на рассвете она посадила ребенка на плечи и спустилась в долину разузнать, что случилось с ее мужем.

Несколько дней мы ничего не знали ни о Северино, ни о его жене. Наконец Филиппо, привязанный по-своему к Северино, решил выяснить, что произошло, и послал за стариком крестьянином по имени Николо, который работать в поле уже не мог и обычно целыми днями прогуливался по «мачере», присматривая за детьми. Филиппо сказал ему, что просит его пойти разузнать о Северино, добавив: идти надо в местность «Уомоморто», где засели воры-фашисты. Николо сперва не хотел идти, но когда Филиппо обещал ему триста лир, этот старик, который ради денег полез бы в раскаленную печь, сразу же пошел седлать своего осла. Он сказал, что вернется на следующий день, а ночевать будет у своих родственников в соседней деревне, и наскоро сунул в переметную суму хлебец и кусок сыру. Попрощались мы с ним и пошли его проводить. Он сидел на своем ослике прямой как палка, в черной шляпе, с трубкой во рту, низко свесив по обе стороны свои негнущиеся ноги в чочах и белых обмотках. Филиппо крикнул ему вслед, что лучше всего обратиться к фашисту по прозвищу Тонто[7], он, пожалуй, не самый злобный в этой банде. Старик сказал, что он так и сделает, и уехал.

Прошел этот день и половина следующего, и вот, когда уже начало смеркаться, на «мачере» появился старый Николо, ведя на поводу осла, а верхом на осле не кто другой, как сам Тонто. Когда они приблизились, Тонто слез с осла. Это был мужчина со смуглым худым лицом, заросшим щетиной, с меланхолическим взглядом глубоко ввалившихся глаз и длинным, уныло свисающим носом. Все его окружили; Тонто, видно, растерялся и молчал. Старик взял осла за узду и сказал:

— Немец забрал материю себе, а Северино послал на фронт — строить укрепления… Вот что с ним случилось.

Пробормотав это, старик пошел задать корм своему ослу. От удивления мы все окаменели. Тонто стоял поодаль в смущении.

Тогда Филиппо со злостью спросил его:

— А ты зачем сюда явился? Тебе здесь чего надо?

Тонто сделал несколько шагов вперед и смиренно сказал:

— Филиппо, вы не должны судить обо мне плохо… я пришел, желая оказать вам услугу. Рассказать, как все произошло, чтобы вы не думали, что это сделали мы.

Все смотрели на него с неприязнью, но всем хотелось знать, как это случилось, и наконец Филиппо, хотя и скрепя сердце, пригласил его к себе выпить стакан вина. Тонто не заставил себя долго просить и направился к домику Филиппо, и мы все за ним следом, будто крестный ход. Тонто вошел в дом и присел на мешок с фасолью, а Филиппо, стоя перед ним, налил ему вина; мы же все столпились у порога и тоже стояли. Тонто не спеша выпил и потом сказал: