Чочара

Человек этот был прав: никто его не арестовал, он закопал своего племянника под фиговым деревом и продолжал жить припеваючи.

Итак, Северино вбил себе в голову, что суд и расправу чинит он сам, раз все равно теперь этого требовать не от кого. Уж не знаю, чего ему удалось добиться во время этих его походов в Фонди, но вот однажды утром, еле переводя дух от крутого подъема, вдруг прибегает один паренек с криком, что к нам идут немцы, а вместе с ними Северино, немцы, мол, на его стороне, он с ними столковался, и они обещали ему помочь вернуть его ткани. Все беженцы, и мы с Розеттой в том числе, выскочили изломов. Столпилось нас на «мачере» человек двадцать, и мы, не отрывая глаз, смотрели на тропинку, на которой вот-вот должен был показаться Северино с немцами. Все в один голос говорили, что Северино умно поступил и совершенно прав, ведь власть-то теперь действительно в руках у немцев, а немцы — не бродяги и преступники, как фашисты, они не только помогут ему вернуть товар, но и накажут фашистов. Больше всех нахваливал немцев Филиппо:

— Немцы — люди обстоятельные, они все делают по-серьезному — и когда воюют, и когда не воюют, и когда торгуют… Хорошо Северино сделал, что к ним обратился… Немцы не итальянцы, они не анархисты и не враги дисциплины… чего-чего, но дисциплины у них хоть отбавляй, а воровство во время войны — это как раз и есть нарушение дисциплины. Вот я и уверен, что они помогут Северино получить назад его ткани и проучить этих бандитов-фашистов… Молодец Северино, он смотрел прямо в корень вещей: у кого нынче в Италии власть в руках? У немцев. Значит, и надо обращаться к немцам.

Филиппо рассуждал громким голосом, с самодовольным и важным видом поглаживая усы. Ясно было, что он думал при этом о своем добре, спрятанном в доме кума; ему хотелось, чтобы Северино получил назад свои ткани, а воры были бы наказаны, потому что и у него самого тоже было кое-что припрятано и он боялся, что его обкрадут.

Мы же все смотрели в сторону тропинки, и вот наконец на ней показался Северино, но вместо целого вооруженного отряда, который мы ожидали увидеть, мы узрели одного-единственного немца, к тому же простого солдата, а не жандарма. Когда они поднялись на «мачеру», Северино с гордым и довольным видом представил нам немца, которого звали Ганс, что по-нашему значит Джованни. Все окружили его и протянули руки, но Ганс никому не пожал руки и ограничился тем, что приветствовал нас по-военному, щелкнув каблуками и отдав честь, будто желал подчеркнуть этим разницу между ним и беженцами. Ганс этот был маленький блондинчик, с широкими, словно у женщины, боками, с бледным и немного одутловатым лицом. На щеке у него было два или три длинных шрама, и когда кто-то его спросил, где он их заработал, он быстро произнес одно только слово: «Сталинград». Из-за этого ранения лицо его, пухлое, в каких-то вмятинах, словно сплющенное, походило нате яблоки или персики, которые, упав на землю, сплющиваются, сморщиваются, и когда ты их разрезаешь, оказывается, что в середине они наполовину уже сгнили. Глаза у него были голубые, но некрасивые — какие-то линялые, невыразительные, слишком светлые, будто стеклянные. Меж тем Северино с гордым видом объяснял окружающим, что он подружился с этим Гансом потому, что Ганс, вот ведь совпадение, до войны был у себя в городке тоже портным. И вот, как портной с портным, они сразу же нашли общий язык, и он рассказал Гансу о краже, и Ганс обещал ему помочь получить обратно его материю, так как он ведь сам портной и лучше всякого другого может понять горе Северино. В общем, оказалось, немец пришел только один, да и тот не из военной полиции; к тому же разговор с ним был не официальный, а частный, как между людьми одной профессии, оба ведь были портными. Однако немец был в форме, с автоматом на ремне, и держался он как настоящий немецкий солдат, поэтому все наперебой старались умаслить его. Кто допытывался, скоро ли кончится война, кто расспрашивал о России, где он воевал, кто хотел знать, правда ли, что англичане затеяли большую битву, кто справлялся, дадут ли, наоборот, немцы сражение англичанам. По мере того как окружающие засыпали Ганса вопросами, он все больше надувался от важности — совсем как сморщенный воздушный шар, когда начинаешь его надувать. Сказал он нам, что война продлится недолго, потому что у немцев есть секретное оружие; добавил, что русские дерутся хорошо, но немцы лучше; и что немцы скоро дадут англичанам сражение и сбросят их назад в море. В общем, он внушал к себе уважение, и в конце концов Филиппо пригласил его вместе с Северино к себе завтракать.