Чрезвычайные обстоятельства

Жизнь у Сереги Проценко, как и у всякого человека из семьи, где привыкли считать не только рубли, но и копейки, была непростой, хотя хлеба и картошки в доме было вдоволь. А вот с мясом была напряженка. Бывало время, когда мясо появлялось в доме раз в месяц и не чаще: колхоз, в котором трудился Проценко-отец, был бедным; то, что давала земля, уходило в город Елец, на тамошний базар – и ранние огурчики, и редиска, и даже дыни, которые мать, несмотря на климат совсем не южный, навострилась довольно ловко выращивать, причем не только душистую и сладкую, как сахар, «колхозницу», но даже полосатые узбекские. Те, что растут только в окрестностях Самарканда.

В Ельце эти дыни шли нарасхват, то, что давал рынок, малые деньги, смятые в кулаке рубли, тратились на одежду, да на обувку проценковской ребятни.

Сам Сережка Проценко намостырился ловить рыбу в заиленной тихой речке. Плетушкой. Так в деревне называли корзинки, сплетенные из обычных ивовых прутьев. Сережка потом и сам научился их довольно ловко плести, получались плетушечки – загляденье. И овощи можно было хранить в них, и яблоки с грушами – на всю зиму закладывали, никакая гниль к плодам не подступала, и яйца куриные на елецкий базар возить, и картошку перетаскивать, но главное их достоинство было не в этом. Плетушками можно было очень здорово ловить рыбу, точнее – ботать. Имелось у ребятни такое понятие.

Летом ребята отправлялись с плетушками на рыбалку.

Рыба в жаркую пору забиралась под кусты, пряталась в норах, забивалась под камни, поэтому плетушки ставили под берегом, с одной стороны свесившего голову в речку куста. Потом какой-нибудь пацаненок начинал громко топать ногами по воде, брызгаться, шуметь, пугать рыбу – ботать. Испуганная рыба опрометью вылетала из своих схоронок и попадала в плетушку. Оставалось только кинуть ее на сковородку, да подать на стол под одобрительные возгласы многочисленного семейства.

Давно это было, и было ли это вообще? Проценко почувствовал, как у него тоскливо сжалось сердце, боль, только что обжигавшая его, отступила.

Позже он уже стал мастером лова рыбы на удочку, благо в Липецкой области рек и озер имелось в достаточном количестве, и всегда можно было изловить рыбеху и на жарево, и на парево, и на варево. Из тысячи поклевок Проценко научился отличать ту, которая приносит богатую добычу, разбирался в характере поклевок, в их рисунке. Это – целая наука, которую невозможно познать по учебнику, таких учебников просто-напросто нет в природе, эта наука познается лишь на практике.

Красноперые толстоспинные голавли, про которых липецкие бабушки говорят, что их мясо слаще куриного – большие разбойники, между прочим, – настолько чувствуют себя хозяевами в водных кущах, что даже не замечают рыбака, стоящего на бережку, приманку хватают по-собачьи, одним хапком, и тут же волокут в глубину, чтобы сожрать ее там, а заодно и почесать себе сытое пузо о какой-нибудь камень… Чем больше привяжешь крючок – тем он лучше для ненасытной голавлиной пасти, даже если вместо невидимой жилки к удилищу будет привязана крупная пеньковая веревка, голавль ее не замечает, а вот лещи и лини, и даже караси, среди которых попадаются экземпляры побольше сковородки, очень даже замечают и по-собачьи принюхиваются к насадке, пробуют ее на губу – поплавок при этом ведет себя, как сумасшедший, пляшет, затем, усталый, ложится набок, а вот когда он пойдет на глубину (момент, при котором в сердце обязательно что-то сжимается сладко), можно смело подсекать леску – на крючке обязательно будет сидеть рыбина.

Хотя карп, например, обрабатывает наживку настолько незаметно, что ни за что не засечешь его подходы к крючку, он все замечает, все просчитывает и если ему что-то не понравится – немедленно отвалит в сторону: очень это подозрительная и осторожная рыба. Но если уж возьмет наживку в рот, то все – с крючка не сорвется, поплавок уволокет на такую глубину, что хоть с водолазом его доставай…

Проценко в горячечной красной мути, окружившей его, неожиданно увидел незнакомую рыбу с большими удивленными глазами, выбил из окровяненного рта какой-то странный скрип – это был не его голос, прокусил зубами нижнюю губу, но боли не почувствовал, надавил зубами сильнее, и опять ничего не ощутил…

Он уперся ногой в педаль газа, использовав для этого тяжесть всего тела.

Выдрав кусок стены, помидорная машиненка рванулась вперед. Проценко поняв, что больше уже не сможет управлять грузовичком, только перекалечит кучу людей, застонал обреченно и перекинул ногу на тормоз.

Под передний бампер попала пластмассовая зеленая табуретка, гнило хряпнула. Проценко услышал тихий далекий звук, в следующий миг сплющенная раздавленная табуретка вылетела из-под колеса, будто выстрелила, засадилась в живот полоротому зеваке со сбитой набок бородой с древней дырявой чалмой на голове, заставила его сложиться пополам, и шмякнулась в канаву, забитую мятыми пластиковыми бутылками.