Чрезвычайные обстоятельства

Городецкий этот вздох уловил – как только он сумел его расслышать в шуме мотора и лязганье разных железок, непонятно, – и он вновь положил руку на плечо Петракова.

– Ты не тушуйся, шефчик, – примиряюще проговорил Городецкий. – Не ты первый, кто общается с нами с озабоченным видом, не ты и последний…

Петраков промолчал. Городецкий порылся в кармане, достал оттуда золоченую зажигалку с надписью «Ронсон», протянул майору.

– Это тебе от нас с Артуром, – сказал он, – на память о сегодняшнем путешествии.

«Путешествие еще не закончилось, – невольно подумал майор, – не скажи «Гоп», пока не перепрыгнешь через забор», – и зажигалку не взял.

От яркой солнечной несмети, от жара, исходящего от земли, рябило в глазах, Петраков щурился, надевал темные очки, но мир в них сразу делался незнакомым, чужим, в этих очках ему делалось трудно управлять машиной, и это вызывало внутреннее раздражение: неужели какая-то мелкая дребедень, малая малость могут рождать у него беспокойство, даже злость? Не хотелось верить в это, но это было.

Сквозь темные очки Петраков словно бы и на самого себя смотрел со стороны…

Потом он понял, в чем дело: местные жители обходились без светозащитных очков, не носили их – вот и родилось внутреннее неудобство.

Неожиданно на обочине дороги, в углублении между коричневыми запыленными кустами, на небольшой площадке, где был устроен карман для съезда машин, Петраков увидел полицейского.

Худой, затянутый в обелесенную, донельзя выгоревшую форму, тот стоял там без всякого дела, ловко подкидывал и ловил коробок со спичками, и одновременно внимательно ощупывал глазами проезжающие машины. Причем тот ряд, который направлялся в город, даже если там образовывалась толкучка, грохотали борта притершихся друг к другу автомобилей и раздавалась пронзительная брань водителей, полицейского не беспокоил, его интересовали лишь машины, идущие из города, он словно бы старался проникнуть глазами в кабины автомобилей, засечь каждое лицо, плоско светлеющее за лобовым стеклом, ощупать его. Петраков поспешно сдвинул защитные очки в волосы, придал лицу озабоченно-скучный вид, какой бывает у водителя, попавшего в пробку – от него ничего не зависит, из машинной толчеи выбраться самостоятельно он уже ни за что не сможет, потому и лицо у него делается озабоченным, кислым, скучным.

Полицейский скользнул глазами по лицу Петракова, не задержался на нем, перевёл взгляд на сидевшего рядом с водителем Городецкого и рот у него изумленно приоткрылся – на загорелом жестком лице образовалась круглая дырка. Он засек европейский костюм Городецкого – одежда явно не для этой дороги, не обратить внимания на этот костюм было просто нельзя.

В следующий миг он по-мальчишески обрадовано притиснул к губам ладонь, закрывая рот, и внимательным взглядом проводил джип с Петраковым и «клиентами».

«Засек или не засек? – судорожно забилась мысль в голове Петракова. – А если засек, то кого конкретно? Меня? «Клиентов»? На что обратил внимание?»

Каждый вопрос был похож на раскаленный кусок металла, прилипший к голому телу, возникали боль и некий зуд, рождавший необходимость немедленно действовать. Петраков начал поспешно искать глазами, нет ли где впереди съезда на боковую дорогу, на проселок и тут же остановил себя: если он сейчас свернет и постарается где-нибудь отстояться, то совершит ошибку. Его обязательно найдут. С воздуха, с земли – способов много. Верблюдов пошлют, но обязательно найдут. Сейчас главное – выиграть время. И – без суеты, без суеты…

– Нас засекли, – спокойным, совершенно лишенным каких-либо красок голосом сообщил он Городецкому.

У того дрогнуло лицо:

– Кто?

– Полицейского на обочине, на съезде в карман, видели?

– Ну! Стоял какой-то лох в дырявой форме, коленки сквозь порванные штаны были видны… Он?

– Он.

– Не факт. Точно не факт, – Городецкий энергично покрутил головой. – Даже на попытку, что это не факт, не тянет.

«Что-то наша разведка начала говорить странным языком, – невольно отметил Петраков, – вроде бы по-русски и одновременно не по-русски. Пребывание за границей оставило свой след, что ли?» Пробормотал нехотя – вступить в полемику с «клиентом» – значит, потерять время:

– Тем не менее.

– У меня ведь глаза тоже имеются, – начал горячиться Городецкий, – этот козел, как всякий гаишник, просто искал, к кому бы прицепиться и набить карман местными «манями».

В следующий миг он умолк, в глазах мелькнул страх. Поскольку Петраков никак не отреагировал на его слова, он ухватил майора пальцами за рукав:

– А если это так? А?

– Девяносто пять процентов из ста – что это так.

– Надо немедленно спрятаться. Скрыться, отсидеться, а когда все уляжется, тогда – вперед!

– Нельзя.

– Почему?

– Нас засекут, и тогда придется все начинать сначала. А если быть точнее – никакого начала не будет – будет только конец. Арестуют и этим все закончится.

– Этого нельзя допустить!

Петраков не выдержал, усмехнулся ядовито:

– Обстоятельства сильнее нас.

Городецкий дернулся, обуженное, сделавшееся худым лицо его налилось краской:

– Какие обстоятельства, какие обстоятельства?!

– Те самые, в которые мы попали.