Что было бы, если бы смерть была

До чего хорошо,
Мысли очистив,
Тело отбросив, как ветошь,
Любоваться ясной луной,
В безоблачном небе плывущей.

Оиси Ёсиканэ (1688–1703), старший сын Оиси Ёсио, один из 47 ронинов. Самый юный из мстителей.

В час расставанья,
Прочь отбросив страх,
О часе встречи думаю,
И слово
Я оставляю в память о себе.

Ота Докан (1432–1486)

Если бы я не знал
Что был мёртв до рожденья,
Я бы заплакал – жалея еще одного человека…

К чему это я? А к тому, что живя анахоретом (отчасти – Перельманом-аутентистом, отчасти – Николаем-победителем), я формулировал для себя настоящее будущее – даже в экзи’стансе прошлых смертей; вы скажете: это чужое мужество? Да, чужое.

Вы скажете: это чужие смерти? Нет, родные. Быть может, вызывающие христианское неприятие; но – здесь и в них есть Слово, ставшее Делом.

Здесь ответ сразу на два вопроса: «что было бы, если бы смерти не было?» и что было бы, если бы смерть была?» – прост: и там, и там бессмертие; я не скажу, что это такое же бессмертие, как у наших военных, погибающих в СВО, или у мирных жителей, ежедневно убиваемых украинскими нацистами; не мне понимать полностью мужество и боль, я в них не соучаствую.

Но я вижу в этих смертях долг и смирение. Ответом моему видению была дарованная мне версификация:

А не надо к нам приходить.
Если мы не позвали жить
Вместе с нами и стать родными.

А не надо меня любить

Как еду или для услады.
Как награду узнайте имя:

Называюсь я Русский мир!

Обладаю я чувством Бога.
И не надо другого «мы».

Чувством Бога я наделяю.

Не терять его по дороге —
Это главное в Русском мире.

Кем бы ни был, пусть даже негр,

От земных оторвёшься недр,
Чтоб родным стать в небесной шири.

Долг и смирение. А ещё stratum (понимается как общность или даже соборность). С этими словами вышел я сегодня на берег Русского мира. Вдогон мне вились тени непогоды (в этом году лета «не было»), было ветрено; совсем другие Тени – тоже прибавляли себя к оттенкам погоды: эти самодобавленные Тени вопили шёпотом:

– Не надо к вам приходить? Но ведь это вы пришли к нам!

Отвечать на ложь было неинтересно. Прошли времена дискурса. Пришло время выживания: либо – Тени подступившей вплотную преисподней одержат свою Победу, либо мы – одержим свою.

Мы – такие, какие мы. Победа – такая, какие мы. Наша Победа – она лучше нас: мы станем такими, как наша Победа.

Это всё мелочь, лингвистические выкрутасы. Как и то, что я вышел на берег Русского мира.

Произошло это в Гаграх, курортном городке независимой Абхазии. Как раз подошёл курортный теплоходик, и небесталанный зазывала бойко рассказывал неоднократно мной слышанную байку: на нашем теплоходе есть верхняя палуба для загара, мы уходим далеко от берега, будем купаться в чистейшем море и загорать под прямыми лучами; даже одной поездки достаточно, чтобы потом встречные абхазы обращались к вам на своём родном языке.

Такая вот мелочь. Мир есть речь. Деяние есть изречение (и наоборот).

«В лингвистике stratum-стратум (латинское «слой») или страта – язык что влияет или находится под влиянием другого посредством контактов. Субстрат или субстрат – язык, который имеет меньшую силу или престиж, чем другой, в то время как суперстратум или суперстрата язык, обладающий большей властью или престижем. Языки субстрата и суперстрата влияют друг на друга, но по-разному. Стратум или адстрат – это язык, который находится в контакте с другим языком в соседнем населении, не имея явно более высокого или более низкого престижа. Понятие «страта» было впервые разработано итальянским лингвистом Грациадио Исайей Асколи (1829–1907).

Таким образом, оба понятия применимы к ситуации, когда навязываемый язык утверждается на территории другого, как правило, в результате миграция. Применим ли случай суперстрата (местный язык сохраняется, а навязываемый язык исчезает) или случай субстрата (местный язык исчезает, а навязываемый язык сохраняется), обычно становится очевидным только после нескольких поколений, в течение которых навязываемый язык существует в пределах этнокультурной диаспоры.

Для того, чтобы навязываемый язык сохранялся, иммигрантское население либо должно будет занять позицию политического элиты: вторжение или колонизация; примером может служить Римская империя порождая Романские языки за пределами Италии, вытесняя Галльский и многие другие Индоевропейские языки).