Что было бы, если бы смерть была

Чего вы ждете, принц,
Чего вы ждете?
Не надо больше,
Не ломайте рук!
Все эти люди, принц,
В конечном счете,
Устали от душевных ваших мук.
Они искушены,
Они не дети,
Пред ними нечего махать крылом.
Они ведь знают, принц,
Что добродетель,
Погибнет все равно в борьбе со злом.
Им зло не нравится.
Они, конечно, против.
И всё-таки они и не за вас!
Они пришли смотреть,
Как вы умрёте.
Опять умрёте, в миллионный раз.
Нет, принц,
Вам не дано их огорошить,
И ваш удел: стремиться и не смерть.
Они помчатся вниз, к своим галошам,
Хлопками одобряя вашу смерть.
Слова становятся с годами лживы.
Сомнения – плохое ремесло.
Ошеломите их, останьтесь живы!
К чертям спектакль! И пусть погибнет зло.

(Борис Слуцкий)

Тогда Перельман последовал под-сказке и ушёл в свою сказку, и вышел из «своей» смерти (так и не убив её: некого было убивать), и оставил убийц и Роксолану с носом (улыбнувшись им как Буратино).

Но тогда и Роксолана с хероями взяли и убили кого-то другого. Смерть – всегда виртуальна, но и люди часто виртуальны.

Анахорет Четвёртая часть романа: не об Украине, а об окраинах наших высот

надо за родину повоевать,

сложностью противостоять энтропии

Старость, она же страсть.

В старость возможно впасть. И особенно это проявляется, когда в старости воды поднести некому, но ведь и пить не хочется.

Посвящено Марии Назаретян

(два связанных эпиграфа)

Когда-то ещё до начала этой истории (отчасти я и изначальный-аутентист) мне довелось принять героем одной моей любви Женский Голос; каково? Голос как отдельная личность! А ведь я не знал тогда о реальной и повсеместной персонификации вещей, пространств, времён, Стихий и даже отдельных телодвижений (отчасти это явление отражено в японском синтоизме).

Но уже тогда вся эта пред-история (о моей любви) сразу обрела имя: В которых жизни больше, чем возможно. В ней я впервые подступился к феномену добавления необходимого к достаточному: души к телу. И только потом, миновав годы, смерти, посмертные видения и (уже – после воскрешения: хождений туда и обратно) – прозрения о продолженных временах моей жизни.

О настоящем продолженном, о продолженных прошлом и будущем.

Замечу, тогда я ещё (сродни шизофрении – такой самосарказм) не числил среди моих ипостасей аутентиста Николая Перельмана, героя романа Что было бы, если бы смерть была; замечу, что это именивание любви (со-беседа с Великой Женственностью) – происходила задолго до торжества и краха нацизма на т. н. Украине.

В ней я был занят частной темой выходы из внутреннего мира во внешний. Любовь к женщине, возгоревшая или затеплившаяся – внутри, но (сразу же) – должна предъявить свою претензию вовне: согласитесь, это самый массовый случай мироформирования!

Человек заглядывает в своё будущее, изменяет его своей любовью к женщине – делая настоящим…

А потом это настоящее будущее изменяет его настоящее прошлое (ещё раз о продолженных временах); что тогда станется с прошлым прошлым или с прошлым будущим, не суть важно: мы имеем дело лишь с настоящим настоящим…

В настоящем настоящем я жил тогда у моря, в абхазских Гаграх (будто есть другие, но – прилагательное напросилось); житие моё (цитата из фильма Иван Васильевич меняет профессию) полностью соответствовало формуле А. С.:

Онегин жил анахоретом:
В седьмом часу вставал он летом
И отправлялся налегке
К бегущей под горой реке;
Певцу Гюльнары подражая,
Сей Геллеспонт переплывал,
Потом свой кофе выпивал,
Плохой журнал перебирая,
И одевался…

Далее напрашивались море, солнце и пляж. Я, однако же, брался за новостные каналы: шла специальная операция на т. н. Украине. Россия воевала с т. н. Западной цивилизацией, грозившей уничтожить Русский мир и за счёт его ресурсов продлить своё существование; возникала настоятельная необходимость определить: что есть Русский мир.