– Вот видите, – сказала Роксолана (которая всё слышала, ибо – не отставала). – Я беру вашу душу и ваше тело, я при-даю (то есть – обещаю при-дать и пре-даю) смысл вашему бессмысленному пребыванию в жизни, и в вашем противостоянии смерти тоже появится смысл (то есть я, как имитация смысла).
Она стала говорить ему «вы»! Начинались изви-вы со-знания: тотчас – стали потребны иные шрифты, и я сразу скажу (и пусть это будет пропечатано в какой-нибудь – пусть и звучит название анекдотом – «Украинской Правде»), что Роксолана (муза хероев «своей» Украины) получила желаемое: «того» Перельмана – стёрли с листа земли…
Херои его взяли и начали убивать…
И продолжили убивать…
И продолжали убивать – довольно долго, но – всё это было уже не важно (как и то – убили или же нет).
Поскольку Николай Перельман (здесь я ещё раз напоминаю его победительное имя,) взял с собой в Санкт-Ленинград Эзопа и перенес его сразу же в лето прошлого года.
Природа Санкт-Ленинграда предстала перед древнегреческим рабом весьма прохладной, надо признать. Выглядела эта природа так: они вдвоем (ну не мог его Перельман бросить сразу в круговерть – давал себя как точку опоры) пред-стояли перед прошлым августом или июлем (причём – признаюсь, не случайно всплывали древнеримские имена) на самом впадении Литейного проспекта в проспект Невский.
Николай Перельман (выглядевший вполне невредимым, словно и не побывал в руках хероев Украины) стоял перед Эзопом (выглядевшим как пойманный на воровстве и приговоренный к казни освобождённый раб), и находились они всё ещё на Невском проспекте.
На Литейный они не ступили. Хотя и должны были. Они собирались (а Перельман был уже полностью собран) идти в арт-галерею Борей, расположенную неподалеку, стоило им лишь пройти по Литейному… Стоило бы это им – немногого: всего лишь какого-никакого осознания, что они одновременны.
А пока Эзоп озирался.
А пока Перельман и Эзоп, позабыв все невзгоды, тщательно (почти тщетно, ибо мысленно) оделись в то же, во что были одеты летние санкт-ленинградцы (согласитесь, ни в коем случае нельзя быть в прекрасном городе на Неве облаченным во что-то древнегреческое или во что-то застеночное украинское)…
А пока Эзоп озирался, не отвлекаясь на мишуру, и не видел никаких нововведений двадцать первого века от рождества Христова, но – про-видел другое:
«лысого старика, игравшего в мяч с кудрявыми мальчиками. Нас привлекли к этому зрелищу не столько мальчики, – хотя и у них было на что посмотреть, – сколько сам почтенный муж, игравший в сандалиях зелеными мячами: мяч, коснувшийся земли, в игре более не употреблялся, а свой запас игроки пополняли из корзины, которую держал раб. Мы приметили одно нововведение. По обе стороны круга стояли два евнуха: один из них держал серебряный горшок, другой считал мячи, но не те, которыми во время игры перебрасывались из рук в руки, а те, что падали наземь.»
– Так вот куда делся пресловутый Малец из начала начал этой истории: распался на ипостаси и пошёл прислуживать развратному (и для нас – давно уже мёртвому) старику: славная пародия на «свободу от» – понимание миром постмодерна самого чуда веры: осуществления ожидаемого и уверенности в невидимом… Надеюсь, твои ипостаси не есть ипостаси Мальца?