Что было бы, если бы смерть была

Я прошёл контроль. До посадки оставалось около часа. Я неприкаянным атомом бродил среди таких же неприкаянных атомов. Никакого не было смысла – прирастать плотью: мы словно бы оказались на frontier между мирами… Человеческими, слишком человеческими мирами! (почти Ницше)

Готовыми перекинуться в свою удивительную сверхчеловечность. Хотелось бы сказать: во всечеловечность, но куда уж… Казалось бы, не было никакого смысла добавлять необходимое к достаточному.

Я подошёл к стенду, где было возможно подзарядить смартфоны. Рядом со стендом стояла красивая женщина. Я подсоединил свою «соню» (аппаратик soni) к электроду и взглянул на женщину.

Все вышеперечисленные ипостаси Великой Жены(!) – устремились к моему взгляду. Как пылинки к солнечному лучу на чердаке Вселенной. Я надстраивал её совершенство – тем, что мог осознать: плотью и кровью, пеной морей и переувлажненным перегноем пашни! Всей ложью Великой Жены, рожающей человеков в смерть.

– А куда ты хочешь родиться? – спросила меня тогда (у моря, от которого я улетал в Санкт-Ленинград) Мария Назаре; а кому ещё было спрашивать меня? Кому ещё я (в своей ничем не обоснованной гордыне) мог бы позволить задать подобный вопрос?

А вот ей! Неизвестной «первой встречной», подзаряжающей свой телефон перед тем, как улететь на другой край света… Не на мой, а на свой край Русского мира.

Впрочем, подзаряжая свой телефон, эта Великая Жена по нему ещё и разговаривала. Невольно я слышал. А вольно – стал вслушиваться. Этот голос нельзя было не слышать. Он принадлежал небожителям (если рас-слышать в традиции Древнего Китая).

– Ты не смеешь так говорить, – женщина не восклицала, а увещевала.

Теперь попробую описать небожительницу. Заранее прошу прощения: я не верю в смерть, и всё же мои глаза – глаза смертного! Очень редко я вижу иное бытие, когда реальность становится протёрта слезами.

Или хотя бы хорошо оттёрта в той бане, в которую попросился раб философа Эзоп.

Она повторила:

– Ты не смеешь так говорить.

Её голос принадлежал если и не Великой Блуднице, то любой из знаменитых куртизанок (я едва не назвал Диану де Пуатье, но – это уже высоты куртуазности); она говорила что-то ещё, но здесь я сумел не слышать.

Не следует посягать на не принадлежащую мне благодать. Однако же исподволь разглядывать женщину никто мне не возбранял… Как в романа Ивана Ефремова Таис Афинская: нагие гетеры (спартанка и афинянка) купаются в море, а мужчины исподволь и вежливо ими любуются.

Что я могу сказать о любовании? О том, как невидимое и неслышимое добавлены к явленному; а вот как!

Косточкой вишневой —
В мякоти заката…
Все, что стоит жизни, —
Очень облакато.

(Юнна Мориц, Строфа)

Женщина была стройна, но в разрезе модельной блузки виднелась изящная и тяжёлая грудь (как это совмещалось, не спрашивайте); какие-то модельные брючки, стянутые ремнём, подчёркивали явленную всем талию; бедра были широки, но в точную меру со всем телом… Искусно сооружённая грива волос была черна и в меру длинна!

Хотя я бы (для красавицы) сказал: ничто не слишком.

Не знаю, была ли эта женщина умна. Не знаю, была ли она честна. Как вокруг косточки вишнёвой – собирались вокруг неё ипостаси Вечной Жены; значит, в ней было всё: честность и бесчестье, самоотверженность и эгоцентризм, вещая мудрость и непроходимая тупость… Не говоря уже о бездне вкуса.

Разумеется, женщина краем глаза отметила моё к ней внимание. И не возмутилась или – не дали понять, что внимание к ней (мироздания) – постоянно; черты лица её были вытянутыми и тонкими, подбородок узким, ноздри очерчены и тонки, глаза глубоки… Я сказал:

– Простите, я сделал на смартфон несколько ваших снимков.

Она не удивилась и не возмутилась, лишь сказала:

– Я могу и попозировать.

Это был миг обречённого взаимопонимания. Прямо таки лобзания невидимыми губами. Я понимал драгоценность происходящего.

– Пожалуйста, – сказала женщина.

Она, безо всякой картинности, приняла несколько весьма естественных поз.

– Спасибо, – сказал я.

Далее мы молчали. Вокруг сновали пассажиры. Всё было открыто. Пространства. Красоты. Смыслы. Говорить было не о чем, если не говорить обо всём. Но ведь это не вполне для людей.

– Мы с вами стали вдвойне, – могла бы сказать она.

– Это удивительно, – реально сказал я. – Такого не бывает.

– Вы куда летите? – (реально) сказала она.

– В Питер, – ответил я.

– Как я вам завидую.

Я не стал спрашивать: чему?

– Ладно, – сказал я. Ведь такого не бывает. Особенно – даром.

Она кивнула. На этом мы расстались.

Вот так и Мария Назаре выходила из моря (не ногами) – нагой. Повторю: подобна ли её плоть пене морской? Или пена морей подобна нагой Афродите? Как всегда в моей истории: нет вопроса, зато есть ответ (вопросом на вопрос): чего же ты хочешь?

Герой выберет (ответит) – правильно. Дурак решит, что его обманывают (или сам он обманывается) – и ошибётся (Дорога Доблести); итак: чего же ты хочешь – там, где почти ничего не получишь?