Что было бы, если бы смерть была

Желая «такого» большего, советские люди (как и вообще – все люди) не только торговали – собой, а ещё и бездумно и безоглядно торговались (добавлялись друг к другу) – тоже собой; ничего особенно исключительного в этом не было: любые люди всегда жили взахлеб.

И никогда от торговли собой не отказывались те, кто полагал торговлю единственным средством земной коммуникации; и никогда ещё этот механизм коммуникации не давал сбоя… Кроме этого удивительного, когда-то описанного Хайямом, случая:

На базаре мудрствовать продавали.
Старость предлагали к ней в придачу.
Люди проходили, но не брали.
Уходили молча, деньги пряча.

Итак: Царство Божье СССР. Итак: я. Которого – тоже я («другой я» – нынешний) сей-час буду называть «он»; чего уж объяснять, зачем мне эта отстранённость – проще показать:

Короче суть. Понятней только смерть.
И необъятней жизнь.
Всё это центр и точка поворота.

Вся муть, что поднялась сейчас со дна,

Видна мне: То, что есть она,

Моя неисправимая вина.
Я различил до четверти, до сотой

Всё, что мешает мне в текущем дне.

А дальше что? Глазам не завидущим

Путь ясен здесь: Вся плоть уйдёт туда.
А мне останется проточная вода.

Ведь это центр и точка поворота.

А дальше только суть моя без счёта.

Тем более сейчас моя работа
Ценна и на просвет видна.

Итак, начнём: мой Герой (невидимо – ещё совсем юный ангел; видимо – провинциальный юноша из хорошей семьи, отпущенный на учёбу в большой город Ленинград) был сей-час – в точке своего поворота: дома у своей знакомой (невидимо – древней Евы; о видимом – чуть ниже),

Был он почти что в гостях у Бога. Потому что настоящий человеческий дом – это почти рай, и все мы (до грехопадения) – у себя дома и у Бога за пазухой.

В те годы (ещё в раю позднего СССР – нашем общем доме) принимавшей его хозяйке было где-то – «за сорок»; насколько «за» или насколько – «после» (всего, что нам предстоит), я не знаю и знать не хочу: в том «своём» почти что раю она вдруг стала мниться себе древней Евой, негаданно встретившей разминувшегося с ней во времени и возрасте Адама.

Ошибка была почти смертельной: он был ангел.

Ему было девятнадцать или даже двадцать: полугодом больше или полугодом меньше, не всё ли равно (особенно – для ангела)? Она была киплинговского типа геологиня из тогдашнего СССэРа и (действительно всерьёз поработав в геологоразведочных партиях) всем своим видом была обветрена, просолена и потаскана.

Хозяйка дома была (с её прокопченым маленьким лицом) – просто и наглядно некрасива.

Он же был юн, невежествен (но – с хорошим советским средним образованием); я мог бы добавить: был он и смазлив, и потенциально (за душой) весьма умён… Ан нет! Я не стал бы торопиться ни с его возрастом, ни с пред-стоящим ему умом.

Я вспомнил: ему тогда уже было почти по-более двадцати: по-более! Но – не по-больнее! Ибо он был очень здоров. Потому что сейчас (тогда) он был весьма глуп и инфантилен.

Глупость продавали на базаре.
Молодость давали к ней в придачу!
Люди подходили, покупали,
Убегали, позабыв про сдачу…

Она (что называется) – «положила на него глаз»: стала вожделеть к не-возможному. Она могла бы даже (не-своими словами) – сказать:

– «Моя любовь чудовищно-ревнива: она не вынесла бы меня красавицей. Говорить о внешности в моих случаях – неразумно: дело так явно, и настолько – не в ней!

Могла бы. Но – не стала.

Всё равно он бы не оценил сиюминутном прелести этих цветаевских слов. Более того: он бы решил, что автор – она. И он бы – почти обязательно обиделся бы тому, что она – может так формулировать реальность, а он – ещё нет (да и сможет ли когда либо – неясно).

Она бы всего этого хаотического подросткового невежества сейчас (тогда) – не вынесла.

По советским меркам она не роскошествовала, но и не бедствовала. У неё была бродяжья неухоженная двухкомнатная кооперативная квартира неподалёку от станции метро Купчино.

Кстати, там же (что для дальнейшего важно) находится железнодорожная станция пригородных поездов.

Мой тогдашний недо-Герой был (точнее, мог бы стать): во-первых – «божественно»-хорош; во-вторых – мог бы обрести «божественный» голос версификатора реальности (инструмент для нейролингвистического программирования, см. одну из предыдущих частей); всё это «тогда» – было выше его нынешнего понимания: он понятия не имел, чего хочет и что может.