Что другие думают во мне

– Ты не можешь знать наверняка! – орал он. – Ты врач? Ты не врач! Вызовите «скорую»!

– Вызовите «скорую», – послышался размеренный голос Аарона Иври позади нас, – даже если ее не спасти, они хотя бы заберут тело. Она же не может лежать здесь.

Мерав вздохнула:

– Мишель, где в вашей комнате спутниковый телефон?

Мишель уставился на землю рядом с телом, тяжело дыша. Его рот открывался и закрывался, но он не издавал ни звука.

– Ничего, я найду, – сказал Бони и побежал внутрь.

Конечно, мы не могли находиться рядом, когда приехала «скорая». Мы стояли вдалеке, на небольшом холме у пятой лунки, и смотрели на двух медиков. Мерав находилась ближе, на расстоянии нескольких метров от них, вспоминая, по всей видимости, все приемы, которым обучил ее Шапиро, и собрав все душевные силы, которые только могла, чтобы не отключиться, в то время как перед ней работали двое обычных людей, мысли которых она слышала. Мы молча стояли на холме и наблюдали, как они обследуют то, что когда-то было Мартой, укрывают, выносят носилки из машины и осторожно перекладывают ее на них. Михаль сидела на траве рядом с нами, отрывая маленькие лепестки от какого-то цветка и стараясь не смотреть на все это. Бони сел рядом с ней, и они тихо заговорили, будто находясь в небольшом пузыре, изолирующем их от действительности. Михаэль без остановки ходил туда-сюда позади нас, а Мишель стоял на несколько метров ближе, чем мы все, положив руки в карманы, выпрямив спину, опустив подбородок, и наблюдал за происходящим. Я вдруг понял, что он больше никогда ее не увидит, не сможет даже подойти к ее телу, попрощаться с ней как следует.

– В конце концов, мы все спрыгнем и убьемся, – услышал я вдруг голос Бони позади себя. Он оставил задумчивую Михаль, встал рядом с нами и произнес тихо и грустно то ли нам, то ли себе: – Кто знает, что толкает нас за край…

– У меня душа болит за Мишеля, – пробормотал я в ответ.

– Нам надо беречь друг друга, – сказал Бони, – мы все тут ходим по краю, и никто даже не представляет, насколько близко…

Когда «скорая» уехала, Мерав помахала нам, что можно вернуться. Плечи Мишеля разом поникли, и он пошел обратно к дому, без сил, опустошенный. Михаэль обогнал всех и пошел рядом, положив ему руку на плечо. Мишель никак не отреагировал. Он лишь тихо проговорил:

– Один из них только-только дожевал клубничную жвачку. У меня все время был привкус клубники во рту.

В этих тихих словах я услышал сдерживаемую ярость, злость, что последние секунды с той, кого он любил, были замараны чужими будничными ощущениями.

– Это все из-за меня, – сказал Бони за моей спиной, – я не запер дверь на крышу, после того как мы пытались починить связь.

– Нет, – возразила Сиван, – это из-за меня. Все признаки были налицо. Мне надо было догадаться, что она в депрессии, надо было почувствовать.

– Прекратите! – Мишель остановился и обернулся. – Не смейте никто себя винить. Она… она уже давно такая была. Это не первая попытка. Не смейте себя винить.

Он повернулся, и мы молча пошли в дом. Я глянул назад и увидел Михаль, она все еще сидела, скрестив ноги, на траве около пятой лунки и, отрывая лепестки, смотрела в одну точку на земле. Я подошел к ней и сел рядом. Солнце уже во всю палило и жарило, ослепляющий свет отражался от окон здания. Михаль перестала рвать лепестки и легла навзничь, глядя вверх.

– Я не умею справляться со смертью, – сказала она сухо.

– Ты теряла близких? – спросил я.

– Нет, – ответила она, – и не собираюсь терять. Мы все время с чем-то расстаемся и делаем что-нибудь в последний раз, не зная, что он последний. Я уже две недели не ела йогурт. Так случайно вышло. И иногда я думаю: может, я тоже умру здесь, и выяснится, что две недели назад был последний раз, когда я в своей жизни ела йогурт. Так что я не хочу сближаться с кем-то, чтобы после каждой встречи не думать, был это последний раз или нет.

Я взял ее за руку.

Я прекрасно помню, когда в последний раз видел свою мать. Смерть уже бродила по коридорам дома. Я вернулся домой, чтобы ухаживать за ней. Каждую ночь перед сном мы думали, был ли сегодняшний день последним. В последнюю ночь, может, из-за какого-то необъяснимого предчувствия, она с трудом немного приподнялась в кровати и сказала мне:

– Как бы я хотела, чтобы ты сейчас прочитал мои мысли, получил и впитал все, что я хочу тебе сказать, просто так, без слов, мгновенно, как ты умеешь. Я так боюсь забыть что-нибудь, уйти до того, как договорю, выбрать неверные слова, так боюсь, что ты неправильно меня поймешь.