Что другие думают во мне

Только вот дни шли, приезжали новые и новые люди. Марта продолжала угасать, тонула, погружалась глубже и глубже, а я наконец осознал, что убийства действительно происходят и за всем этим стоит Конфетка. Я не был уверен до конца. Ждал «дымящегося пистолета», неопровержимого доказательства. И тогда я рассказал бы вам все, абсолютно все. Я не хотел рассказывать, пока не был уверен. Потому что это добило бы нас, убило бы мое доброе имя, превратило Марту в чужака, окончательно разрушило бы нашу пару. Я слишком любил ее, чтобы допустить это. По крайней мере, я сам себе так говорил. Может быть, на самом деле я слишком сильно любил себя. Откуда человеку знать, каковы его истинные мотивы? Свои мысли же не прочтешь…

Твой приезд должен был стать тем самым «дымящимся пистолетом». Уничтожают не случайных читателей мыслей, а конкретно тех, кто был связан с законом. Ты работаешь на следствие, еще та девушка, тайный агент, Эрика, фокусник Ланс тоже помогал французской полиции. Кроме меня, об их профессии очень мало кто знал. Тем не менее убийцы как-то разнюхали. Понятия не имею как. Ланс и Эрика были в моих списках, но откуда их преследователи смогли узнать, чем они занимаются? И все же я продолжал сомневаться. Потому что мог оставаться уважаемым Мишелем Менделем, Мишелем Менделем – председателем Объединения.

– О боже, какая тупость… – тихо пробормотала Михаль позади нас.

– Михаль! – тихо шикнул на нее Даниэль.

– Что? Ну что? – ответила ему Михаль. – Все думают так же, скажешь, нет? Даже он сам так думает.

Мишель повернулся и вдруг заметил, что все стоят и слушают. На секунду показалось, что он вот-вот встанет и уйдет, но вместо этого он глубоко вздохнул и продолжил, глядя то на одного, то на другого и разговаривая то ли с нами, то ли сам с собой:

– Я годами помогал всем. Годами. Всю свою жизнь посвятил этому. А теперь все, что обо мне будут помнить, – это что я слишком долго молчал, что мог бы все и раньше понять. Вы бы поступили так же. Вряд ли стали бы жертвовать всем из-за подозрения, всего лишь из-за небольшой вероятности, что тут существует какая-то связь. Кто мог подумать, что список будет использован так? Что за нами проследят и начнут уничтожать? Кто вообще мог вообразить? В поте лица я составлял его, имя за именем, не прося даже малейшей помощи у тех, у кого рыльце в пушку. А теперь все разрушено – любовь, доброе имя, все. Жаль, что она умерла, а не я. Как мне теперь людям на глаза показываться? Всю жизнь я пытаюсь помогать че-эмам выйти из подземелья, повидать мир, делаю так, чтобы им не надо было прятаться, чтобы они могли проявить себя. А теперь мне самому придется прятаться от других че-эмов.

Он повернулся к Мерав:

– Когда ты сказала, что Хагай исчез, я все понял. Он, Марта и я – мы знали про господина Конфетку. Хагай поклялся, что все расскажет, только когда я ему позволю, но после того, как Марта погибла, все клятвы отменились. Нет, никто ее не толкал, я уверен. Крупица за крупицей этот порошок менял ее. Вещество должно было вот-вот закончиться. Уже завтра нам пришлось бы либо выйти наружу, либо рассказать Конфетке и его подельникам, где мы находимся, чтобы получить еще. Она понимала это и уже давно потеряла желание открывать глаза по утрам. Мне следовало беречь ее, беречь ее лучше.

Мишель плакал, не пытаясь остановить поток слез.

– Да уж, – сказал Аарон Иври, – все мы прикладываем минимум усилий, чтобы казаться самим себе хорошими, и максимум усилий ради собственного комфорта.

– Она была такая жизнерадостная, – продолжил Мишель, – такая светлая, совсем другая. Вы вообще ее не знали. Думаете, я бы влюбился в обычную женщину? Думаете, хотел втягивать ее во все это? Думаете, я на самом деле знал, к чему это приведет? Поначалу все было иначе. Спустя столько времени вдали друг от друга мы наконец могли быть вместе. Каждое утро я травил ее ради тишины в собственной голове. Но я не знал…

Я думал, что все чудесно. Что этот порошок поможет воссоединять семьи, поможет создать райский островок нормальности для каждого из нас. А теперь все запомнят лишь эту оплошность, эти считаные секунды, когда я обманывал себя. Будто я ничего больше в жизни и не совершил. Все, что я говорил и делал когда-либо, будет уничтожено только потому, что я не оказался ангелом. Каждый, кто захочет убедить че-эмов прятаться от мира, будет приводить меня как пример продажности… Будь проклят тот день, когда я получил эту дрянь, когда повелся на эти обещания.

– Мишель, – понял я вдруг, – ты заказывал еще этот порошок? Сюда? Вы раскрыли им наше местоположение ради порошка?

Он посмотрел на меня. На его щеках были видны следы слез.

– Нет, – сказал он, – нет. Мы бы ушли, уехали домой. Мы бы этого не сделали.

– Тогда мы в безопасности?

У него вырвался короткий горький смешок, похожий на кашель.

– Ты шутишь? Не понимаешь, что все это значит?

– Что это значит?

– С этим веществом нельзя понять, кто читает мысли, а кто нет, – произнес Мишель надломленным голосом. – Кто-то из них уже здесь. Один, может быть, больше. Господи, что я наделал, что же я наделал…

26