Что, если это мы

По пути домой меня окончательно накрывает осознанием того, как же круто, всесторонне, непоправимо я облажался. Я встретил самого клевого парня в городе, со щеками, словно поцелованными солнцем, — и, что хуже всего, почти наверняка ему понравился. У меня по-прежнему не идет из головы его улыбка. Это была не просто улыбка солидарности по поводу ориентации. Это была улыбка формата «приглашающе открытая дверь». Но теперь эта дверь захлопнута, заперта и заколочена. Я больше никогда не увижу Хадсона. Никогда не поцелую губы Эммы Уотсон. Типичная история моей жизни. Семейный статус: навеки одинок.

Жаль, что мне не хватило пороху попросить его номер.

Джесси чертовски заблуждается на мой счет. У какого-нибудь суслика храбрости и то больше. Я никогда ни с кем не встречался, не занимался сексом, не целовался, даже не пытался сблизиться. И до недавних пор меня это не волновало. Одиночество ощущалось… нормальным? В конце концов, Итан и Джесси плывут в той же лодке. Но теперь я чувствую себя так, будто прослушиваюсь на Бродвей без музыкального образования и с девственно чистым резюме: неподготовленным, некомпетентным и абсолютно выбитым из колеи.

Всю дорогу до дома мне словно тесно в собственной коже. На Семьдесят второй улице я поднимаюсь из метро и окунаюсь в мешанину людей, такси и детских колясок. От станции до нашей квартиры всего три квартала — и их я прохожу, читая на телефоне «Потерянные связи».

А едва открыв дверь, слышу:

— Арти, это ты?

Я опускаю сумку с ноутбуком на стол в гостиной, который также служит кухонным и обеденным. В квартире дедушки Мильтона только две спальни; я догадываюсь, что для Нью-Йорка это весьма прилично, но все равно чувствую себя здесь как мумия в саркофаге. Неудивительно, что летние месяцы дедушка предпочитает проводить на Мартас-Винъярд ^[15] .

Я иду на папин голос. Он сидит за моим столом, вооруженный ноутбуком и чашкой кофе.

— И почему ты в моей комнате?

Он недоуменно качает головой, будто сам не понимает, как тут оказался.

— Смена обстановки способствует вдохновению?

— Признай, что ты боишься лошадей.

— Я люблю лошадей. Просто не понимаю, зачем твоему дедушке двадцать две картины с ними, — смущенно говорит папа. — Они словно следят за нами, да? У меня же не глюки?

— У тебя не глюки.

— Мне иногда хочется… Не знаю… Приклеить им солнечные очки, что ли.

— Отличная идея. Маму удар хватит.

Пару секунд мы смотрим друг на друга и ухмыляемся. Это наша с папой фишка: иногда мы чувствуем себя школьниками на галерке, которые пуляются бумажками маме в затылок. Образно выражаясь, конечно.

Я заглядываю в экран его ноутбука.

— Фриланс?

— Да так, мелочовка.

По профессии Па — веб-разработчик. В Джорджии он даже умудрялся делать на этом деньги, но потерял работу незадолго до Рождества. Теперь он занимается «мелочовками».

И здесь мы обнаруживаем еще один недостаток жизни в саркофаге: картонные стены. Большинство вечеров проходят под монологи мамы, которая пилит папу, что он мог бы и поактивнее искать новую работу. На это папа бормочет, что не так-то просто искать работу в Джорджии, сидя в Нью-Йорке, — а мама предсказуемо отвечает, что он волен вернуться домой в любую минуту.

Догадайтесь, насколько это поднимает настроение?

— Слушай, что ты думаешь о «потерянных связях» на Крейгслисте? — вдруг спрашиваю я.

Сам не знаю, как вырвалось. Я определенно не собирался делиться с родителями почтовой историей. С другой стороны, я точно так же не собирался рассказывать им про свою печальную влюбленность в Коди Фейнмана из еврейской школы. Или про еще более печальную влюбленность в брата Джесси. Или вообще про то, что я гей. Просто иногда язык у меня опережает голову.

— Ты имеешь в виду объявления о знакомстве?

— Вроде того. Но не такие, где пишут «Ты любишь собак и долгие прогулки по пляжу». Скорее… — Я киваю своим мыслям. — Да, наверное, это больше похоже на объявления о пропаже кота, только вместо кота — симпатичный мальчик, которого ты встретил на почте. В смысле мальчик-мальчик. А не мальчик-мейнкун.

— Я понял, — говорит папа. — Ты хочешь разместить объявление, чтобы разыскать какого-то парня с почты.

— Нет! То есть не знаю. — Я качаю головой. — Это Намрата с Джульеттой предложили. В любом случае шансы нулевые. Я даже не знаю, читает ли кто эти объявления.

Папа медленно кивает.

— Шансы и правда небольшие.

— Ну вот. Говорю же, дурацкая идея…

— И вовсе не дурацкая. Надо написать пост.

— Вряд ли он его увидит.

— А вдруг? Попытка не пытка. — Папа уже открывает новое окно браузера.

— Так, стоп! Нет-нет-нет. Поиск парней на Крейгслисте — очевидно плохая идея для семейного досуга.

Но он уже что-то печатает — и весьма увлеченно, судя по напряженной челюсти.

— Ну пап!

В следующую секунду нас прерывает звук открывшейся двери и следом — стук каблуков по паркету. Еще через секунду на пороге появляется мама.

Папа даже не отрывается от экрана.

— Ты сегодня рано, — замечает он.

— Полседьмого вообще-то.