Общим результатом развития различий, содержащихся в умозаключении, оказывается, что в нем эти различия снимают себя и понятие оказывается сущим вне себя. Каждый из моментов понятия обнаруживает себя целостностью моментов, следовательно, целым умозаключением; они, таким образом, тождественны в себе; отрицание их различий и их опосредствования составляет для-себя-бытие, так что одно и то же всеобщее находится в этих формах, а также и положено как их тождество. В идеальности моментов процесс умозаключения существенно содержит в себе отрицание определенностей, через которые он шествует. Процесс умозаключения есть смыкание субъекта с самим собою.
Логика рассудка ничего не сообщает о том, откуда получаются объекты познания и что такое вообще мысль об объективности. Мышление считается здесь лишь субъективной и формальной деятельностью, и объективное в противоположность мышлению считается чем-то прочным и самим по себе данным. Но этот дуализм не истинен, и бессмысленно так брать определения субъективности и объективности, не спрашивая об их происхождении. Оба определения, как субъективность, так и объективность, во всяком случае, есть мысли, а именно определенные мысли, которые должны показать, что они имеют свое основание во всеобщем и самого себя определяющем мышлении. Это мы сделали здесь сначала по отношению к субъективности. Мы познали ее или субъективное понятие (в которое входит понятие, как таковое, суждение и умозаключение) как диалектический результат двух первых главных ступеней логической идеи, а именно бытия и сущности. Сама субъективность мыслей, суждений, умозаключений, будучи диалектичной, раскрывается в объективность, в реализацию понятия.
Эта реализация понятия, в которой всеобщее есть ушедшая назад внутрь себя целостность, различные члены которой также эта целостность. Целостность через снятие опосредствования определила себя как непосредственное единство, – эта реализация понятия есть
Каким бы странным ни казался на первый взгляд этот переход от субъекта, от понятия вообще, и, точнее говоря, от умозаключения к объекту, мы все же не можем сделать этот переход понятным для представления. Можно только задать вопрос, соответствует ли приблизительно наше обычное представление о том, что называется объектом, тому, что составляет определение объекта здесь. Но под объектом обыкновенно разумеют не только некоторое абстрактное сущее, или существующую вещь, или нечто действительное вообще, а нечто самостоятельное, полное внутри себя конкретное; эта полнота есть целостность понятия. То, что объект есть также и предмет, и внешнее некоторому другому, – это определится потом, поскольку он полагает себя в противоположность субъективному. Здесь же, пока он как то, во что перешло понятие из своего опосредствования, есть лишь непосредственный простодушный объект, точно так же понятие тоже впервые определится как субъективное лишь в последующей противоположности. Объект, далее, есть вообще единое—еще не определенное внутри себя – целое, объективный мир вообще, абсолютный объект. Но объект имеет также различие в себе, распадается внутри себя на неопределенное многообразие (как объективный мир), и каждая из этих обособившихся составных частей есть также некий объект, некое внутри себя конкретное, полное, самостоятельное наличное бытие.