Что мне сказать тебе, Мария-Анна

Филипп дю Тьерон встал с кресла, взяв свою шпагу обеими руками, и некоторое время глядел на королеву сверху-вниз. Затем медленно вынул клинок и отбросил ножны в сторону.

Глаза Марии-Анны испуганно расширились. Она вскочила со стула и принялась пятиться назад, не спуская глаз с герцога. Тот стоял на одном месте, взирая на женщину с нескрываемым презрением.

– Мне следовало это сделать ещё двенадцать лет назад, – сказал он. – И я спас бы мою страну, моего короля и моего сына. Но я струсил. Трусость самый гнусный из грехов человеческих.

Он сделал шаг вперед, поднимая шпагу.

Мария-Анна оглянулась на дверь. Было очевидно, что она не сумеет легко распахнуть эти тяжелые, высотой в два человеческих роста, дубовые створки и выскользнуть из залы. А главное как же это будет унизительно, когда все кто за дверью, и свои, и чужие, увидят как она улепетывает со всех ног от старика. Она будет выглядеть жалкой и ничтожной, а герцог мрачным, грозным и величественным. Она снова посмотрела на него. Он медленно приближался. Филипп дю Тьерон не выглядел немощным и определенно ему хватит сил и умения чтобы сделать один выпад и она отчетливо представила как стальной клинок пронзит её нежную белую грудь, скорей всего пронзит так что выйдет у неё из спины. Её охватил ужас. Она бросилась к двери, собираясь закричать, позвать на помощь. Но не закричала, ей опять помешала гордость. Она оглянулась. Великий ловчий приближался.

За дверью послышался шум. Шаги, грохот, громкие голоса. Створки открылись внутрь залы и в помещение вбежал Андрэ Мостин.

– Ваша Светлость!! – Крикнул он, пролетев мимо королевы и вроде даже не заметив её. – Они захватывают замок!

За секретарем в залу вломились разряженные бравые миньоны герцога. Они уже были с оружием в руках. Один из них громогласно крикнул стражникам с церемониальными копьями: – Не пускайте их! Не пускайте!!

Послышался топот, какая-то возня, глухие удары

Мария-Анна отступила куда-то к окнам, опасливо глядя на вооруженных молодых людей. Андрэ Мостин ошеломленно застыл на месте, увидев что герцог уже на ногах и со шпагой в руке. Филипп, уразумев что происходит, указал шпагой на королеву.

– Хватайте её! Живо!! Тащите её ко мне!

Молодые люди посмотрели на королеву. В их глазах всё же промелькнула некоторая нерешительность или может почти смущение. Но герцог снова яростно потребовал:

– Живо хватайте её! Кому сказал! И закройте дверь! Держите её!

Мария-Анна, приподняв свои юбки, затравленно глядела на миньонов. По их лицам, с которых исчезло всякое сомнение, она поняла что они сейчас исполнят приказ герцога. И тогда, позабыв о всякой гордости, она пронзительно, звонко, визгливо закричала:

– На помощь!!! Олаф! Олаф!! Спаси меня! Спаси меня!!

Раздался чуть ли не звериный рёв, потом какой-то треск и лязг, удары, яростные слова на чужом языке и в Ореховую залу ворвался громадный норманн с мечом в руке. И его меч и его лицо были обильно испачканы кровью. Миньоны, которые уже было устремились к Марии-Анне, резко обернулись. Олаф оглядывался по сторонам.

– Хватайте эту девку!! – Заорал герцог. – Просто схватите её и приставьте нож к горлу!

Андрэ Мостин, кое-как придя в себя, выказывая свою привычную исполнительность, первым побежал к королеве. Двое миньонов присоединились к нему. Четверо других отважно пошли навстречу Олафу и другим протикторам, которые входили в эту секунду в залу.

Трое мужчин почти одновременно приблизились к королеве. Мария-Анна, путаясь в юбках, пыталась уклониться от протянутых к ней рук. Но её схватили. Кто-то дернул её за платье, кто-то сжал её локоть, другой вцепился в плечо. Задыхаясь, изгибаясь всем телом, резко дергаясь в сторону, ломая руки, она с диким отчаяньем пыталась вырваться. При этом с шипением и хрипением продолжая звать: "Олаф! Олаф! Олаф!"

Олаф Энрикссон практически обезумел. Мысль о том, что именно он покроет позором весь славный отряд протикторов, что именно он будет тем, кто не уберёг королеву, что именно он нарушит древнюю клятву роду Вальрингов и именно из-за него суровые боги Севера с презрением отвернутся от него самого и всех его товарищей просто разрывала ему сердце и сжигала голову. И он уже не разбирал ничего вокруг, остервенело рубя мечом всё что двигалось и шевелилось перед ним. Совершенно не замечая, когда чужая сталь терзала его собственную плоть. Он слышал голос Марии-Анны, видел мелькание её черного платья где-то впереди и пробивался туда.