Что мне сказать тебе, Мария-Анна

– Что, уже поджилки затряслись? Раньше надо было бояться, а теперь дело сделано. – Герцог медленно поднялся. – Ладно, прикажи одеваться. Фламандский костюм синего бархата. И все регалии Великого ловчего. И мою шпагу конечно. Принимать её буду в Ореховой зале. Там то египетское кресло что у камина поставьте в центре напротив входа. Будет а-ля трон. А остальные кушетки, диванчики и кресла оттуда вынесите. И всё делаем не спеша. Нам торопиться некуда. Решетку прикажу поднимать, когда, – он усмехнулся, – на свой трон сяду.

– Ваша Светлость, это может привести её в ярость.

– Пошла она к чертям собачьим со своей яростью! – Злобно воскликнул Филипп дю Тьерон. – Какое мне до этого дело? У нас тут не постоялый двор, чтоб перед каждой бродяжкой двери распахивать. Коли не сочла нужным предуведомить о своём визите, пусть ждет.

Королева и её спутники прождали более часа по ту сторону моста. Но никто не выказал ни малейшего возмущения. И сама Мария-Анна оставалась совершенно спокойной, никак не проявляя своих эмоций.

Наконец решётка была поднята и две больших массивных кареты, каждая запряженная шестеркой лошадей, въехали на просторный внутнренний двор. Первая из них остановилась возле широкой лестницы, ведущей к главному входу поместья. Однако оскорбления продолжались. Никто не поспешил к экипажу, дабы распахнуть дверцу и смиренно приветствовать государыню. Вместо этого Андрэ Мостин, в окружении шести рослых, разодетых в парчу и шелка, вооруженных до зубов надменных молодых миньонов, недвижно стоял на верхней площадке парадного крыльца, с равнодушным видом ожидая, когда королева выйдет из кареты и поднимется к нему. Но Мария-Анна не спешила. Глянув в окно и увидев помощника герцога, она оставалась на месте, предполагая, что всё же сейчас он спустится и встретит её как подобает. И хотя её уже унизили, заставив больше часа томиться практически на дороге, она всё ещё верила, что на этом неучтивое поведение закончено и дальше этого дело не пойдет. Но Андрэ Мостин не двигался с места. Видя столь неслыханное поведение, один из герольдов вставил знамя в держатель у седла, соскочил с коня и поспешил к королевскому экипажу. Распахнув дверцу, он склонился и проговорил:

– Прошу вас, Ваше Величество.

Мария-Анна ещё немного помедлила и вышла. Она была очень бледна. Во дворе и на стенах присутствовали люди герцога и все они пристально наблюдали за ней. Она огляделась по сторонам, стараясь ни с кем не встретиться взглядом. Уяснив что помощник хозяина замка не намерен спускаться к ней и ей придётся пережить еще одно унижение и подняться к нему самой, Мария-Анна повернулась к Олафу Энрикссону и сделала ему знак. Тот спрыгнул с коня, а за ним и пятеро других протикторов. Все они приблизились к королеве и тогда она начала подниматься по лестнице. На последней ступени она остановилась, ибо перед ней стоял Андрэ Мостин и отходить не спешил. Он смерил королеву взглядом и спокойно произнес:

– Прошу вас, следовать за мной.

Он не произнес "Ваше Величество", но Марию-Анну это уже не трогало. Поднявшись на крыльцо, она уловила отчетливый стойкий аромат "Леонской воды". Вместе с протикторами, в окружении вооружённых хмурых миньонов герцога, она шагала за своим провожатым. Пройдя пару галерей они все остановились у высоких позолоченных дверей, рядом с которыми застыли два могучих воина с огромными вычурными разукрашенными протазанами.

Андрэ Мостин повернулся к королеве и издав череду негромких, но трескучих покашливаний, объявил:

– Ваши люди должны остаться здесь.

Мария-Анна даже слегка усмехнулась от столь невероятной грубости. Это было что-то запредельное чтобы ей в её собственном королевстве какой-то холоп указывал что она должна делать и как ей поступать. А главное никто и никогда не смел разлучать её с протикторами, это было равносильно прямой угрозе королеве. Такое разве что от Римского папы можно было стерпеть.

Она уловила возбужденное движение у себя за спиной. Её протикторы тоже прекрасно знали, что никто не смеет указывать им оставить свою госпожу. И Олаф, которому, к легкой досаде Марии-Анны, определённо не хватало выдержки Ольмерика, явно вознамерился дать кое-какие объяснения зарвавшемуся слуге. Но она обернулась и строго поглядела на него, а затем и на остальных, молча призывая их сохранять хладнокровие.

Она повернулась к Андрэ Мостину.

– Со мной пойдет он, – сказала она, указав на Олафа.

– Все ваши люди должны остаться здесь, – холодно повторил Андрэ.

Мария-Анна почувствовала, что её сейчас затрясёт.

Она подошла к помощнику герцога почти вплотную, вглядываясь ему в глаза. Затем вдруг склонилась к его шее и втянула в себя воздух.

– "Леонская вода"? – Спросила она.

Андрэ Момтину стало не по себе. Не из-за её вопроса, которого он словно и не услышал или не понял о чем она спрашивает, а из-за её бледного лица и темных серых глаз, в которых пылало черное пламя ледяного бешенства.

– Хорошо, – пробормотал он. – Один может войти.

Он сделал знак и привратники с копьями распахнули створки дверей.

Проследовав внутрь помещения, он громко объявил: