Что мне сказать тебе, Мария-Анна

– Что? – Нахмурившись, переспросил Ольмерик.

– Я твой король, – повторил мальчик громче и тверже.

Он огляделся по сторонам, подошел к столу и взял узкий изящный нож для разрезания бумаг. Затем с болезненной решимостью полоснул себя по левой ладони. Полилась кровь и он протянул руку вперед:

– А эта кровь Вальрингов, тех самых которым служили твои предки на протяжении четырех столетий.

Мальчик подошел к матери и положил руку на меч, направленный на неё.

– Я твой король и я приказываю тебе: убери своё оружие.

Ольмерик мрачно глядел на ребенка.

Марии-Анне, уже вроде бы смирившейся с любым исходом, показалось что протиктор колеблется и в её душе забрезжила надежда.

– Ты не король, – угрюмо произнес Ольмерик.

Мальчик крепче сжал клинок меча.

– Ты сам сказал что она не королева. Моего отца здесь нет. И значит я, Роберт Вальринг, первый сын Джона Вальринга, единственный кому по закону родства и праву крови принадлежит трон этого королевства. Твои предки, твои братья и ты клялись Вальрингам и я, как последний из Вальрингов, требую исполнения этой клятвы.

– Чего же ты хочешь от меня, Роберт Вальринг? – Ледяным голосом спросил Ольмерик.

– Убери свой меч в ножны и отступись от моей матери. После этого ты свободен от своей клятвы и волен покинуть Фонтен-Ри и эту страну. Я даю тебе слово что никто не будет тебе в этом препятствовать.

В комнате повисла тишина. Мария-Анна, затаив дыхание, не спускала глаз с молодого мужчины. Она буквально видела как его разрывает на части. Он жаждет убить её, но не может решиться переступить ту черту что провел перед ним этот юный сопливый мальчишка. И Мария-Анна ощутила почти злорадство. Наконец она увидела что протиктор сдался.

– Отпусти меч, – сказал он.

Принц убрал руку от клинка и Ольмерик вернул оружие в ножны.

Он посмотрел на мальчика долгим тяжелым взглядом.

– Ты совершил ошибку, помешав мне. Она ядовитая змея и убить её доброе дело.

– Уходи, – сказал Роберт и опустил глаза.

– Будь осторожен со змеёй.

Ольмерик развернулся и медленно, чуть покачиваясь пошел к выходу. Его мутило всё сильнее.

Как только он вышел и закрыл за собой дверь, Мария-Анна с некоторым трудом наконец поднялась с пола и бросилась к сыну.

Задыхаясь слезами она принялась тискать его и гладить по голове. "Мой мальчик, мой мальчик…", шептала она. Её переполняла невероятная буря эмоций, в которой смешались и радость от того что она жива, и гордость за сына, и горечь унижения, но глубже всего и основательней её сотрясал страх, она не могла бы точно определить чего же она боится, но боялась и изо всех сил прижимая к себе ребенка она будто старалась им отгородиться от этого страха. "Мой мальчик…", исступленно повторяла она и принялась целовать сына в лоб, в щеки, в глаза. Но Роберт начал сопротивляться, он отворачивал голову, уклоняясь от поцелуев, упирался женщине в грудь, пытаясь высвободиться. "Пустите, пустите меня", сердито говорил он, "да пустите вы меня, ради бога".

Ему удалось оторвать себя от королевы и он отскочил в сторону. Мария-Анна, бледная, растрепанная, испачканная и своей кровью и кровью с ладони сына, испуганно глядела на него.

– Роберт…, – жалобно произнесла она, не зная что собственно хочет сказать.

Роберт смотрел на неё почти неприязненно.

– Мне нужно идти, – сказал он. – Меня ждут.

– Роберт, мой мальчик… я… давай я перевяжу твою ладонь.

– Займитесь собой, у вас кровь идёт, – он кивнул на её грудь.

– Роберт, всё что он сказал о Гуго Либере это…

– Оставим это, сударыня, – грубо перебил её мальчик и это "сударыня" поразило Марию-Анну как удар хлыста. Она замерла.

– Мне нужно идти. Меня ждут, – повторил ребенок, чуть помолчал и затем холодно глядя на мать добавил: – И не смейте хоть как-то воспрепятствовать Ольмерику в его отъезде. Я дал ему слово.

Мария-Анна глядела на сына и в глазах у неё стояли слёзы. Невыносимая пронзительная тоска затопила ей душу и застыла комом в горле. Отчаянное ощущение безжалостной бессмысленности своей жизни и глубинного одиночества своей судьбы сдавили ей сердце. Она шагнула к сыну:

– Роберт!…

Но он быстро развернулся и вышел из комнаты.

Мария-Анна осталась одна.

Она долго стояла на одном месте, глядя на закрывшуюся за сыном дверь. Затем, опираясь на стол, она медленно подошла к креслу и опустилась в него. Закрыв лицо ладонями, она заплакала.