Что мы пожираем

– Когда она умерла, мне было так мало лет. Она никогда по-настоящему меня не знала, – прошептала я. – Я никогда не спрашивала ее ни о чем важном. Я знаю, какой у нее любимый цвет и шутка, но я не знаю, чего она хотела – кроме выживания. Я не знаю, что она сделала бы, если бы ушла из Болот. Я никогда не спрашивала ее, какие цветы положить на ее могилу.

Может быть, мне было суждено стать могильщицей в тот момент, когда я услышала ее последний вздох.

– Теперь меня никто не знает. Моя мать знает, но она не знает, – сказал он.

Я кивнула.

– Я видела сердце моей матери. Мы не должны были это знать.

Рука наследника дернулась. Он положил ее мне на плечо, слегка согнув пальцы. Тепло его тела обжигало. Мама и многие, с кем я выросла, уже давно мертвы, и воспоминания о ее смерти все еще преследовали меня. Наследник, казалось, это знал. Он отдернул руку и вздохнул. С моих губ сорвался похожий на всхлип смешок. Я прижала ладони к глазам.

– Я знаю, какова на вкус кровь моих сестер, – прошептал он. – Я знаю, как кровь течет из перерезанного горла. Я знаю, как знание о смерти вызывает кошмары горя. Мне жаль.

– Это несправедливо.

– Мир несправедлив, – сказал Алистер. – Он требует, чтобы мы причиняли вред себе и другим, чтобы продемонстрировать силу. Если мы будем неравнодушными, мы будем страдать. Раньше мне было не все равно – настолько не все равно, что я думал, что утону в своей боли. Этот мир так погряз в жестокости, что единственный способ избежать страданий – проявлять безразличие. Мы не можем позволить себе неравнодушие.

– Так ты себе говоришь? – я подняла голову и посмотрела ему в глаза. – Все, кроме тебя и пэров, должны причинять себе вред, чтобы выжить. Они работают до изнеможения на фабриках и шахтах – или с утра до ночи пропадают на других работах в Цинлире. Моя мама работала на заводе боеприпасов. Она всегда была уставшей, у нее всегда были раны. Ей приходилось на это идти, чтобы нам было где жить и что есть. И это не реалии мира. Это реалии Цинлиры. Мама погибла, потому что Ланкину Норткотту было все равно, что его фабрика может сгореть в пожаре, если перед этим она принесет ему прибыль. И ей еще повезло. У тебя всегда была власть, даже если с тобой случалось что-то плохое. Поэтому ты впервые понял, что за власть нужно платить, только когда осознал, что ты грехоосененный. Всем остальным замечать творцев не нужно. У меня шрамы не потому, что я благоосененная, – сказала я, вытягивая руки, – а потому, что я стерла пальцы до крови, когда мыла полы, чтобы заплатить за кремацию моей матери. Мир не требует, чтобы мы ломали себя, чтобы выжить; это делают люди, отказывающиеся нам помогать.

Он моргнул, достал из кармана высокую узкую фляжку и поднес ее к моей голове. Прикосновение холодного металла облегчило боль.

– Как только угроза Двери будет устранена, – сказал он, – мы можем начать разбираться с другими угрозами Цинлиры.

– Ты ведь понимаешь, что я говорю о пэрах, да? – я забрала у него фляжку и поднесла ее к щеке. – Ты не рассказал ей о расчетах Карлоу.

Он заправил мне за уши пряди волос со лба.

– Нет. Я знаю, что она скажет: «Мы выживем, и сильные выживут вместе с нами». Бесполезно говорить ей об этом сейчас.

– Она всегда использует тебя для жертвоприношений? – спросила я, поворачиваясь к нему лицом. Он коснулся рукой моей щеки и положил ладонь мне на плечо. – Что взял ее грехотворец?

– У меня есть подробные дневники, позже я выясню, что это было за воспоминание, – он на мгновение задержал дыхание, а затем выдохнул. – Она следит, чтобы я всегда заполнял пробелы.

– Алистер, – медленно произнесла я, – откуда ты знаешь, что она не лжет тебе, после того как пожертвовала воспоминаниями?

– Она любит меня. Она монстр, но она любит меня, – он убрал руку и обратил на меня взгляд своих огромных серых глаз. Сейчас он совершенно не был похож на красноглазого грехоосененного наследника престола, в которого его превратили его действия. – Откуда ты знаешь, что Джулиан не использует тебя, чтобы спасти своего отца?

Он любит меня, и я знала его лучше, чем он знал себя. Он никогда не умел лгать.

– Он мой лучший друг, – сказала я. – Он хочет жениться на мне. Я сомневаюсь, что он предложил бы настолько связывающий контракт, если бы хотел избавиться от меня.

Брови наследника взлетели вверх.

– Какой жизнерадостный мальчик для девочки, которая выжила, оставаясь скрытой.

– В его тени легко спрятаться. – Я вела себя скромно и сдержанно, чтобы оставаться в безопасности, но Джулиан был слишком жизнерадостен, чтобы испугаться сарказма и отдернуть руку. А то, что я была могильщицей, почти всех держало в страхе. – Ты завидуешь, что у меня есть друзья, а не деловые партнеры, с которыми тебя связывает контракт?

Он покраснел.

– Не волнуйся. Я понимаю. Мои творцы много лет были моими единственными друзьями – пока я не перебралась в Лощину.

Он встал, его щеки все еще были тревожного розового оттенка.

– Я попрошу принести тебе обед. Уверен, что завтрак был неаппетитным. К счастью, я почти уверен, что моя мать оставит тебя в покое.

– Довольствуемся малым, – сказала я.