Что мы пожираем

– Бремя грехоосененного? – суверен мягко рассмеялась и взяла меня за руку. – Да, нашим грехотворцам нужно больше времени для выполнения контрактов, чем благотворцам, особенно когда они работают вне нашего тела. Нас они знают, других – нет. Грехотворец должен привыкнуть к новому телу.

Я опустила голову и вздохнула.

– Значит, дело не только во мне.

– Дело больше никогда не будет только в тебе, – она высвободила свою руку из моей. – Теперь рядом с тобой есть люди, которые все понимают.

Я четко поняла: с ней ее творцы будут работать быстрее. Если ей суждено умереть, это должно случиться быстро.

Глава семнадцатая

Расколотый суверен была права. Я способна на большее, и у меня получалось делать большее. Она провела со мной два часа, объясняя мне, как работает рука, указывая на сухожилия, кости и мышцы, которые легче всего воссоздать, если мне придется ими пожертвовать. Она содрала кожу со своей руки, чтобы наглядно продемонстрировать мне, как все работает, и – пока что – ничего не попросила взамен. Она позволила мне приносить ее в жертву при условии, что я заранее напишу, что мне нужно от моего грехотворца. К концу нашей встречи я восстановила сломанные кости мизинца моей неведущей руки.

Конечно, их сломала суверен. Она сказала, что я, как и все осененные, привыкну к боли.

Она сказала, что на данном этапе боль приносит пользу, но позже она понадобится мне в качестве жертвы.

Я услышала, как наследник стучится в мою дверь. Я впустила его, мои руки все еще дрожали от того, как легко суверен отрезала палец стражнику. На этот раз наследник не стал задерживаться на пороге, а сразу проскользнул в комнату и закрыл за собой дверь. Он осторожно сел на край моей кровати. Я села рядом с ним и завернулась в пальто Джулиана. Он сделал глубокий вдох.

– Мог бы меня предупредить, – прошептала я, сама того не желая.

– Я так учился, – сказал наследник. – Так учились исцелять многие благоосененные. Мне и в голову не приходило, что нужно предупредить тебя о чем-то настолько естественном, пока я не увидел твое лицо.

– Это многое объясняет, – я пошевелилась, бумаги под одеялом зашуршали.

Наследник сунул под него руку и вытащил мои заметки по делу Уилла.

– Ты могла этого не делать. Она знает о нашем соглашении.

Он встал и помог мне привести мои записи в порядок.

Мы сложили их на полу возле стола, распределив их по категориям. Деловые расходы, информация о налогах, и повестки из суда и совета: я прочитала их все, но мало что из них вынесла. Ничто в документах не говорило об измене.

– Это бессмысленно, – сказала я. – Он не совершал измены. Разве что твою мать внезапно очень заинтересовали нарушения в выплатах зарплаты рабочим.

– Нет, не заинтересовали, – он сел на край моей кровати и потеребил одеяло. – Ты задала ей несколько интересных вопросов.

– Алистер, мне потребовалось все мое мужество, чтобы не кричать все время, пока она была в комнате, – я упала на кровать рядом с ним. – Каких вопросов?

Его губы изогнулись в усмешке.

– Лорена, ты спросила ее, всегда ли ее творцы работают так медленно.

Неужели я слишком ясно дала понять, что меня интересовало на самом деле?

– Как будто кто-то другой мог сделать что-то быстрее или пережить удар Беатрис, – сказал наследник. – Я помню тот день. Я был там. Удар не расколол ее череп, он просто разорвал ей лицо. Расколота была грудь. Я видел ее сердце, Лорена. Мы думали, что она умерла. Чтобы вылечить эти раны, ей понадобилось много часов. Не знаю, как ей это удалось. Не знаю, знает ли это она сама.

То есть, чтобы исцелиться, ей нужно много времени. Мне тоже, но у меня не уходили на это часы. Хотя мне никогда не разрубали мечом грудь. Ей пришлось замедлить сердцебиение, чтобы мозг при этом остался жив. То есть, чтобы убить ее, нужно убить ее сердце.

– Я не это имела в виду, – солгала я. – Думаешь, она разозлилась?

– Нет. Она бы сказала. – Он поправил очки – это было так легко сказать – и замер, положив пальцы на подлокотники. – Ее настроение трудно предсказать, но нет, она все равно разозлилась бы так же. Да даже если и сильнее – она в таком восторге от перспективы получить двуосененную дочь, что ей плевать.

Я содрогнулась.

– Я не хочу быть ее дочерью.

– Да, – сказал он со смехом. – Неловко бы вышло.

– Сними их, – я постучала пальцем по тыльной стороне его руки в перчатке. – Алистер, это же я. Я точно знаю, кто ты.

Он снял с лица красные очки. Его глаза покраснели и опухли, под ними пролегли тени.

– Лорена Адлер, кто знает тебя лучше всего?

– Мои творцы. – При этих словах они пришли в полный восторг. Это было неслышно, но я почувствовала легкую дрожь. – Они знают меня так же хорошо, как я знаю их.

Они были жестоки, как мир. Ничего не давали мне и ничего не брали.

– А как же твоя мать?