Что нам делать с Роланом Бартом? Материалы международной конференции, Санкт-Петербург, декабрь 2015 года

Текст как стоп-кадр Ролан Барт и чтение в современную эпоху

Даниэле Карлуччо

Женевский университет (Швейцария)

Текст – один из бартовских объектов внимания, объект давний, возможно даже неактуальный. Текст относится к последнему, так сказать, сезону литературного авангардизма во Франции, в котором Ролан Барт участвовал наряду с членами группы «Тель кель»: Юлией Кристевой, теоретиком понятия «Текст» (см. ее «Семиотику», 1969), и Филиппом Соллерсом, писателем, автором – если только Текст не обессмысливает само это понятие – романов «Драма» (1965), «H»[244] (1973) и «Рай» (1981). Критика Барта в лице ее крупных представителей Филиппа Роже и Антуана Компаньона до сих пор имела тенденцию релятивизировать бартовский авангардизм. Филипп Роже видит в Тексте одно из тех «громких слов», которые Барт употреблял совершенно бездумно, скрывая за ним свою истинную озабоченность литературой как «фаланстером» и гедонизмом, начиная с книги «S/Z» и вплоть до «Фрагментов речи влюбленного»[245]. Что же касается его отношений с группой «Тель кель», то Роже, следуя в этом за Аленом Роб-Грийе, усматривавшим «снисходительность» в статье Барта о романе Соллерса «H», считает, что в них есть некоторая двусмысленность, граничащая с «лицемерием»[246], тогда как Антуан Компаньон видит в них просто «затянувшееся недоразумение»[247]. Здесь речь пойдет не о том, чтобы оспорить эти «арьергардистские» прочтения Барта – который сам говорил, что находится «в арьергарде авангарда»[248], – а о том, чтобы поместить сам Текст в такую «арьергардистскую» перспективу. Для Барта, в этом смысле оставшимся верным и Кристевой, и ее теории интертекстуальности[249], Текст не является чем-то абсолютно Новым; это Новое, сотканное из Старого, как он сам говорит о том в «Смерти автора»: «Текст соткан из цитат, отсылающих к тысячам культурных источников. Писатель подобен Бувару и Пекюше, этим вечным переписчикам, великим и смешным одновременно, глубокая комичность которых как раз и знаменует собой истину письма; он может лишь вечно подражать тому, что написано прежде и само писалось не впервые»[250]. Текст – это цитата: в текстуальном Новом есть текстуальное Старое. В авангарде уже есть арьергард, то есть «популярное», если верить тому, что говорит Барт в недавно опубликованном письме к Соллерсу[251] (и в иронии есть меланхолия, а в «глубоко комичных» Буваре и Пекюше есть «истина»…). Отныне Текст оказывается в прошлом, да он и всегда был для Барта неактуален (точно так же как «снисходительность», которая виделась не очень благожелательному Роб-Грийе в его поддержке Соллерса, по сути, была жалостью к «„страданиям“ писателя»)[252]. В арьергардистском авангардизме Барта нет высокомерия, как раз наоборот – постоянное ощущение смерти: «Быть в авангарде – значит знать то, что уже умерло; быть в арьергарде – значит продолжать его любить»[253]. Мертв не только Роман, но и Текст, поскольку хранит в себе след Романа, его романные осколки.

(Не)актуальность Текста