Что нам делать с Роланом Бартом? Материалы международной конференции, Санкт-Петербург, декабрь 2015 года

Пожалуй, весьма любопытно, что Ролан Барт – а мы знаем, насколько важно было для него показать множественность, рассеянность, легкость субъекта, Барт, который в том же году, в «Удовольствии от текста», так резко протестовал против вменяемой субъекту внутренней связности, – выдвигает здесь столь простую, столь авторитарную и к тому же столь функциональную фигуру субъекта, единого и суверенного. Дело в том, что субъект, о котором здесь идет речь, субъект образного опыта, каждый раз, для каждого образа конституируется по-разному: если вариативность позиций бесконечна, то субъект каждого из этих опытов каждый раз является субъектом целостным, его единство и идентичность обеспечиваются произведением, на которое он смотрит, геометрией пространства изображения, которую он сам же обусловливает.

Экстремальный пример такого субъекта Барт заимствует из художественного движения, характерная черта которого как раз в том, чтобы оставить как можно меньше места какому бы то ни было «субъекту». Речь идет о поп-арте:

…поп-арт напрасно старается обезличить мир, расплющить объекты, обесчеловечить образы, заменить традиционное ремесло конвейерной лентой – «субъект» остается. Какой субъект? Тот, кто смотрит, за неимением того, кто делает. Мы, конечно, можем произвести машину, но тот, кто ее созерцает, не машина: он желает, он боится, он наслаждается, он скучает и т. д. Так и выходит с поп-артом (III, 1225, курсив мой).

Впрочем, произведение поп-арта относится к искусству не только потому, что художник выводит на сцену Означающее, но также потому, что на это произведение смотрят (а не только видят его)… (III, 1225).

Оппозиция между «видеть» и «смотреть» означает особое внимание, позволяющее видящему (в самом буквальном смысле слова: одаренному способностью видеть, которой не обладает невидящий, слепой) не только принять к сведению существование знака, но и вступить с ним в рефлексивное отношение. Это отношение Барт схватывает в области, где оно и становится возможным: в совершенно материальной пространственной рядоположенности, где располагаются, с одной стороны, образ, с другой – тот, кто на него смотрит.

Еще в 1964 году, в «Риторике образа»[291], где Барт-семиолог намечал методологические предпосылки структурального анализа образа, калькируя их с соссюровского подхода к языку, он включал в перечень визуальных знаков само помещение образа в иллюстрированном журнале, то есть опять же пространство, где образ находится напротив смотрящего (в данном случае читателя). Рассматриваемый в своем контексте – в контексте журнала, – образ порождал еще один знак, подлежащий прочтению: перед нами реклама. Даже если это откровение выглядит не особенно ошеломляющим, автор тем не менее обнаруживает здесь, в материальном контексте экспонирования образа, особое пространство значения со своими собственными кодами. Здесь тоже, причем не только посредством внутренней организации знаков внутри иллюстрации, вырабатывается смысл. И в этой закадровой области, где находится, где проявляет себя фигура смотрящего, условием смысла также становится само по себе пирамидальное пространство, учрежденное этим соприсутствием.

В статье 1964 года утверждалась «разоблачительная мысль»[292], на которую обращал внимание Жан-Клод Мильнер и которая, продолжая традицию «Мифологий», имела своей задачей демаскировать способы смыслообразования, подсушить «клейкость» смысла, сделать его отчетливым, ибо «смысл приклеивается к человеку»[293]. И, признавая пространство экспонирования образам одним из способов смыслообразования, Ролан Барт открывает путь для современной критики диспозитивов.

Итак, пространство. Метод

Наиболее точно бартовский метод определяется в статье 1975 года «Выходя из кино». В кино, пишет он, «я не могу <…> удержаться, чтобы не думать больше о „зале“, чем о „фильме“» (III, 256–257), и в этом раздвоении пространства, из-за которого кроме прямоугольника экрана, кинематографического плана вновь появляется оптический пучок (имитирующий световой пучок проекции), вновь начинает вырабатываться бартовская позиция смотрящего: «мое „отношение“ осложняется „положением“» (III, 259).