Что-нибудь такое

– А сметанки нет? – спрашивает неожиданно гость.

– Есть!

Я вскочила и поставила на стол стоячую дооккупационную сметану производства Лосево Ленинградской области. Густота сметаны его не испугала, он все съел и сказал, что это что-то.

Робко напоминаю:

– А еще плов есть. Из баранины… С приправами… Настоящий… Узбекский…

И чувствую, что сжалась вся от ужаса. Что творю, что творю…

– Ну… одну вилочку только, соглашается он.

Я вскочила и положила ему четыре больших ложки, а сверху горкой куски баранины.

– О-о-о, – произнес гость. – Какой плов!

Потом кофе попросил, и я боком как-то, на свой страх и риск, вынесла из другой комнаты малиновый пирог. Боясь, что гость им в меня запустит.

Но надежды не оправдались. Выпил кофе и большой треугольник пирога съел.

– Щас бы водочки хорошей, холодной… Но нельзя. Поджелудочная. На одной овсянке сижу. На воде только сваренную можно… И больше ничего, ничего…

И вздохнул.

– Так что давай чайку попьем и поговорим. Чаёк мне можно.

Не случилось

Эстония, любовь моя.

Как бы хотелось так сказать и почувствовать хотя бы минуту из прожитых там двенадцати лет…

Не скажу. Не случилось любви. Все годы плакала и слезами, и душой – не мое, чужое, чужбина, все хорошо, чисто, красиво, вкусно, правильно, нож-вилка-цветочек и свеча на каждом столике в кафе… А тоска разрывает.

Как будто живешь с мужем (женой)… они красивы, чистоплотны, умны, элегантны, разумны и практичны, а хочется выть. И уходишь, уезжаешь, убегаешь от этого совершенства к полной противоположности, и лишь там начинаешь дышать, а не задыхаться.

Только через тридцать с лишним лет, когда где уже только не жила, и вот – Петербург…

Лишь сейчас начинаешь скучать по ней. Издалека. Три часа на автобусе, издалека, но три часа – и ты в юности.

И вот окна, где моя спина видна была с улицы, это я стояла за стойкой в библиотеке, в отделе, где заговорила, заверещала по-эстонски как миленькая, до сих пор говорю, надо же… Там одни эстонцы работали, по-русски не говорили, хотя все знали и понимали, окунули в среду с головой, выплывай как хочешь, ори, зови на помощь, бесполезно, взбивай лапками сметану, выплывай, если жить хочешь у нас.

Выплыла. Спасибо за невольные гениальные курсы чужого языка последнему моему в Эстонии коллективу. Они плакали, когда увольнялась, отвальную им устроила, улетала навсегда в Алма-Ату. Подарков надарили, плакали. А я думала, эстонцы не плачут.

Все плачут. Все народы.

Вииве… Элегантная одинокая завотделом. Очки поблескивают, всегда улыбка вежливости, но искренняя, редкое сочетание, а на спине огромный… горб. И ходит Вииве, ходила… ходила так, как будто не подозревала об этом горбе. С достоинством, без суеты, без извинения за свой уродливый горб. Ей-богу, она о нем не знала, так ходила, так держалась, так разговаривала. Как будто от нее скрыли и так и не признались… что горб у тебя, Вииве. Так она ходила, да.

Вот такая была Вииве, всегда меня к телефону звала с двумя «л», Алла, как-то выделяла эти две буквы. Она всегда у телефона сидела, всех звала к нему. Потом тактично вставала и уходила, пока разговаривали.

Тарту… Общага, ой… Клопы сначала. Убили! Эстония и клопы. Недавно была в Тарту, на том месте уже хай-тек, то же общежитие, но не узнать.

Юрий Михайлович Лотман, Минц Зара Григорьевна, мой руководитель научный, одни светила. Но светила издалека же только видны, когда на небе. А вблизи Юрмих, Зара, Паша, Боря… О великих тогда так только, еще дураки были. Юные придурки.

Теперь светила почти все там, где положено.

К морю приезжаю, теперь тянет, теперь скучаю.

Как скучают иногда по красивой, ухоженной, хозяйственной, элегантной, сдержанной бывшей жене, приезжают иногда проведать и вспомнить, кофе вместе попить, а потом опять к любимой, родной возвращаются. К несовершенной, но с которой счастлив.

Эстония… Твой свежий ветер чувствую с моря, и шум сосен…

Твоя сказка старого города… Твое озеро Харку около моего дома в белые ночи, и лодки под розовым предрассветным небом… И ни души. Только зябко, и он рядом в лодке, свой свитер натянул на меня, дрожал весь, я думала, что от холода. Обнял, за спиной сидел, всю обнял, двое в лодке.

Но так и не поцеловал. Много раз об этом писала, очень сильно было.

Жаль, Эстония, что ты теперь не с нами. Впрочем, тебя с нами никогда и не было…

Зяблик

Есть люди, чьи имена вспоминаются только с суффиксом – ка.

Райка.

Ну, никак не Рая, вообще никто не называл ее Рая, только Райка, хотя мы все были тогда намного моложе ее, а ей аж сорок было.

Я только устроилась на эту работу, только приехала в Алма-Ату.

Директор был такой вельможа, весь в окружении атрибутов вельмож того времени. Высокое царственное кожаное кресло, непомерно большой стол, портрет вождя на стене, завоеванные на выставках, ярмарках книг награды ровными рядами.