Что осталось от меня — твое

Две свечи освещают портрет Рины. Сама фотография стоит в глубине шкафчика из розового дерева, буцудана — домашнего алтаря; пол комнаты устлан татами[45]. В воздухе висит сладкий запах ладана, хотя сами ароматические палочки, зажженные рано утром, уже догорели, превратившись в горстку серого пепла, рассыпанную на подносе. В течение нескольких месяцев после смерти дочери Ёси каждый день приходил сюда и каждый раз обнаруживал на алтаре свежие цветы, горящие свечи и курящиеся ароматические палочки, Ханна была очень внимательна. Но позже Ёси стал находить здесь Сумико, девочка сидела на коленях перед алтарем, спиной к двери, и не замечала деда, который останавливался на пороге, затем разворачивался и на цыпочках выходил из комнаты. Ханна в это время обычно возилась на кухне — готовила завтрак и собирала бэнто для Сумико. Но, когда часы били семь, она откладывала дела, брала свежий носовой платок и шла в комнату с татами, чтобы вытереть заплаканное лицо Сумико прежде, чем девочка отправится в школу.

Ёси аккуратно, обеими руками, вытащил фотографию из святилища. Ему больше никогда не увидеть глаз дочери, эти тонкие брови и высокие скулы. Со двора донеслись крики и веселый визг. Ёси подошел к окну и выглянул наружу. Сумико играла с Ханной. Девочка носилась по дорожкам, освещенная лучами вечернего солнца, подпрыгивала и хохотала, подол ее короткого, чуть выше колен, белого хлопчатого платьица взлетал при каждом прыжке. Вот она снова мчится во весь опор, прыгает и ловко хватает летящий к ней пластиковый диск. Ёси наблюдает за внучкой. Глаза девочки широко раскрыты от восторга, раскрасневшееся лицо обращено к солнцу, она скачет по траве — проворная и полная жизни. Сумико просто ребенок, обычный жизнерадостный ребенок. Ёси хочет, чтобы внучка такой и оставалась. Он медленно возвращается к алтарю и с помощью небольшого бумажного веера одну за другой задувает свечи. Ёси забирает фотографию Рины из семейного святилища, отныне ее там не будет.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Бывают более счастливые времена, но это время наше.

Жан-Поль Сартр

РИНА И КАИТАРО

РЫБКА-БРИТВА

Когда женщина рождается в этот мир, вместе с ней приходят дети, которых она когда-либо родит. Крошечные души вложены в плоть ее матки, словно драгоценные жемчужины — в розовое нутро ракушки. В тот день в больничной палате, где остро пахнет антисептиком и скрипят жестко накрахмаленные простыни, Рине показали картинку на дисплее аппарата УЗИ — подводную пещеру, наполненную фосфоресцирующим светом. И в центре этого таинственного пространства перекатывался мерцающий узелок клеток — начало новой вселенной, ребенок, о котором она молилась.

Но Рина и ее дитя общались не через снимки УЗИ и анализы крови, их связь — в пигментных пятнах на коже, растяжках на животе, прикосновениях и толчках одной жизни, бьющейся внутри другой. Все тело Рины расширилось и расплылось. «Ты кувыркаешься во мне и устраиваешь беспорядок, — думала она, — ты выкраиваешь себе дом в моих внутренностях. И все это — ты». Не было необходимости произносить слова вслух, они понимали друг друга без слов.

Первые месяцы Рина лежала по ночам без сна, надеясь уловить движение сгустка клеток, который поселился у нее в животе, словно ожидая тока воды в бассейне. Вскоре среди ночи ее стали будить неожиданные толчки того завитка, похожего на гребень волны, что рос в ней. «Ты, — думала Рина, — ты пихаешь меня, прокладывая себе дорогу к выходу из меня».

Иные моменты она помнила до конца своих дней. Просыпаясь каждое утро на рассвете, Рина лежала тихо-тихо, чтобы ощутить присутствие ребенка. Если она не чувствовала толчков и пинков, то пугалась — вдруг с младенцем что-то случилось, — но затем внутри, в самой глубине нарастал пульс жизни. Рина клала руки на живот и улыбалась: движение означало, что все в порядке, оба они живы и в безопасности.

В такие секунды она думала о своей матери, которая умерла от рака и теперь лежала в семейном склепе. Рине тогда только-только исполнилось пятнадцать, и с тех пор не было дня, чтобы она не вспоминала о маме и не скучала по ней. Но сейчас, переживая собственный опыт зарождения новой жизни, она иногда ощущала, пусть и на короткие мгновения, мамину близость, а это было именно тем, в чем нуждалась Рина.