Что посмеешь, то и пожнёшь

– Дело молодое… Подожгло… Сгорела… Чего в задний след кричать? Чего рот ширить? Сперва она молчала, правильно пошла на дело смотреть… У них уговор какой был? Встретятся на другой день. А он, бешеный бычок, не то что на другой – не приди и на третий! Моя – она у меня ещё сопливенькая, не вошла в года – и всполошись. Мол, забрал чего надо да и в сторону. Моя мне и пожалься. Мне б этот конфуз молчаком примять, а я, бесклёпочная, знамо дело, сама в дурь и стригани. А-а, заблажила я лихоматом, ссильничал – рисуй бумагу в суд! Она вроде того и не хочет никаких бумаг затевать, жмётся, пятится раком. «Он, – подаёт ему оправдательство, – ничего не делал против моей воли, вовсе даже не…» – «Силовал! Молчи, дурёна! Мне лучше знать! Что ж, тебе твою чистоту мухи расклевали?» Она слезьми умывается, а я знай вкручиваю щетинку, знай выжимаю своё: пиши, прибитая на цвету, пиши, не то зубы выну! Ты только напиши, а я сама отнесу. Ну, деваться ей некуда, со слезьми начеркала, всё слезьми улила… Я в момент и снеси… Я-то всемушку и вина! Это из-за меня такой срам выскочил на мир… А подожди ещё денёк, ничего б этого ни один кобель не узнал. Он-то, Фёдор, на второй день после того дела был по службе заслан в область. Да не один, а со своим начальством. Отчёты там какие-то… В день не управились, еле в три впихнули свои дела. Катят в микрике[305] назад, а Фёдорушку уже чуть ли не весь трибуналий[306] встречает под городом. Встрели, ручку под козырёчек и зовут из микрика: «На минуточку». И пересадовили к себе в машину, да и туда… в деревуху…[307] что ли… Звали на минуточку, а он досе сидит в каталажке… Вот чего я наработала… Ах, собачья нетерплячка!.. Ну, дальше… Узнала моя про такой мармелад, сама настрочила, сама отнесла хорошее заявление. Прошение вроде. Так, мол, и так, мы согласные, хотим сойтись, пустите его на волю ко мне. А они – дулю! Не выпущають. Всю оказию к суду плавят. Где ж это такой закон – не моги дажно сойтись с кем душе угодно? Ведь засудят, утартают, где и Макарка с телятками не толокся. Что тогда? Я своё наплановала… Вот не отдаст нам суд Фёдора – силом погоню свою к врачу. Иди, накричу, выковыривай из себя свой позор!

– Ка-ак позор? – отшатнулся я. – Какой же позор – ребёнок? Выходит, и вы сами, и Лида, и я, и все, все, все люди на свете – позор?

– Что мне все?! Пальцем будут тыкать в мою в одну. О! Полюбуйся, принесла крапивника! Как матери переморгать такое?

– Оно, конечно… Если вы погоните Лиду к врачу, я и пальцем не пошевелю, чтоб Фёдора отпустили с миром.

– Это ещё почему? – заробела женщина. – Всю так и одел холодом… Ты уж, мил человек, шевели чем угодно, только подавай нам Федюшку обратки… Она ж, – глянула на дверь в соседнюю комнату, – вся горем исходит…

– Дайте слово матери, что ни при каких не погоните к врачу.

– Чуда ты! – радостно всплеснулась она. – Да что мне, слова жалконько? Да я тебе хоть какое обещанье подам! Полное лукошко! Только выверни из этого кривосудия нам Федюшку. Я тебе присоветую… Ты обязательно заверни к его матери. Дверь в дверь с нами проживает. Она служит при суде, в этом деле большая знатница.

5

Двое любят друг друга.

Двое хотят пожениться.

Какой в этом криминал? Лично я не вижу никакого криминала. А вот следователь, продолжая вести следствие (наверняка у него зорче ум), видел криминал.

Да какой же именно?

Я тасовал события этой немудрёной истории и так и эдако, никакого криминала не выискивалось.

Оставалось одно.

Может, излишне усердствуя в этом деле, он сводил какие-то счёты с Фёдором, с Лидией? Может, с кем-то из их родственников?

Вздор!

Не может того быть. Зря грешу я на следователя.

А… А вдруг не зря?

Своими сомнениями я поделился с матерью Фёдора, помня, что она не новичок в суде.

– Во весь наш разговор, – призналась она, – я только и думала, как бы не выболтнулось с языком это… И раз вы сами спросили… Как-то у нас обокрали продуктовую лавку. Заняться ею поручили именно этому следователю. Это было первое его дело. И новенький показал товар лицом. Безменом[308] оказался.

В понятые попал один мой знакомый бухарик с нашей улицы.

Лицо смуглое, волос смоляной – кличка Негативчик шла ему.

Оттёр следователь Негативчика в угол. Шепнул:

«Эти два ящика у порога – ко мне! – и показал на мятый «Москвич» у незапертой чёрной двери. – С каждого ящика поимеешь по премиальной ампулке.[309] И остопаривайся до не хочу! Не на одну опохмелюжку хватит! И какой-никакой приварок на операции «Хрусталь»!»[310].

Негативчик растерялся:

«Идти на операцию?[311]»

«Бежать, огрызок счастья!»

«Нужно мне это, как зайцу триппер. А если осложнёнка?»

«Ослан! Ну чего строишь из себя особиста?..[312] Чего тетеришься? Всё равно ж покупать будешь. Где станешь осликов[313] искать?.. Подумай своей башкатурой… Тащи! И свободен, как облако! Спишу на кабурщиков.[314] Кабурщики всё свезут».

Негативчик обомлел, но ящики снёс. После получил две бутылки водки. Одну выпил с дружками, расписал им в картинках эту историю. А вторую бутылку он припрятал.