Что сделает безумный скульптор из неживого камня?

Второй урок он затвердил, играя в «забытого» с горсткой молодых бездельников. В тот вечер он, как обычно, обводил взглядом подвал, провонявший табаком, осовелые физиономии собутыльников, нервные пальцы, теребящие фишки, угадывал карты противника по тому, как ложились на стол его локти и бегали глаза. Стрела едва слушал их гордые восклицания, напитываясь презрением к этим отпрыскам зажиточных семейств и к себе как к полноправной части прокуренного пейзажа. Чтобы соответствовать компании, он нацепил свой единственный нарядный костюм, сшитый из ярко-красных, оранжевых и белых тканей. Его долговязая фигура склонилась над столом, распластав обширные рукава. Вдруг с правого бока произошло какое-то шевеление. Из-за большого количества выпитого он не сразу заметил, как один из игроков шарит в его пиджаке, скрывая руки под столешницей. Он сам не понял, как успел подскочить, выругаться и перебросить вора через лавку. Память в доли мига запечатлела недоумение на лице обманщика, вероятного, удивлённого скудным содержимым карманов. Мошенник не собирался запросто сдаваться, он быстро встал на ноги и налетел на Стрелу. В последовавшей свалке ему пришлось обнажить клинок, и лезвие едва не вошло противнику между рёбер. Так Андрей усвоил второй урок — быть настороже.

Урок номер два пригодился, когда приятели раненого подстерегли его в Затворном переулке. Их было двое, сам же вор держался за спинами у подельников. Роль мошенника заключалась в том, чтобы указать остальным на Стрелу. Каким-то чудом второй из них не успел даже приблизиться к Андрею, а первый свалился от одного удара клинком. Когда Андрей обернулся с другого конца переулка, тот по-прежнему лежал. Остальные пробежали половину дороги, отделявшей их от Стрелы, и ему оставалось только нестись со всех ног. Андрей так и не узнал, убил ли он нападавшего.

Последняя серьёзная стычка произошла рядом с Рознинской галереей, когда на Петера Чремнишу напали свиатлиты, трое плечистых молодых парней. Одного из них Стрела заприметил ещё в галерее. Юноша стоял напротив картин Чремниши, красный, что твоя паровозная топка. Парень уродливо надувал щёки, в гневе непроизвольно сжимал кулаки, а на его широком лице отпечаталась такая ненависть, что Андрею, близко знакомому с подобными выражениями, всё стало ясно.

Адепты прежней религии всегда вызывали у него подозрение. Внешне мирные, трудолюбивые, они жили в своих разноцветных, аккуратно прибранных домишках, вид которых навевал сравнения с рисунками из детских книг, молились в пёстрых церквях, расписанных жёлтым, белым, небесно-голубым, золотым, салатовым и немного — красным, неукоснительно соблюдали строгие правила, запрещавшие любые виды морального разложения, к коим относили ругань, игру, безделье и ношение тёмных одежд. Только чувствовалась в них какая-то скрытая агрессия, дремлющий до поры фанатизм, который нет-нет, да и прорывался случайным взглядом, словом, интонацией, неожиданной вспышкой насилия средь бела дня. Андрей искренне не понимал, что приводит таких, как этот парень, на выставки современных художников. В тот раз им удалось отбиться и сбежать, во многом потому, что Стрела предупредил Чремнишу. Андрей оставил на лице фанатика с выставки неглубокую рану, впрочем, это не спасло Петера от побоев в парке Децизий позже, когда он возвращался один.

За всем этим Андрей ощущал себя так, словно кончилось топливо, которое требовалось ему позарез. Вспышки кратковременного удовольствия давали лишь некоторые вещи, которые другие считали патологическими. На почве подобного интереса он сильнее сдружился Сашкой — другим студентом-скульптором из ближайшей комнаты, а тот познакомил его с Матвеем из академии медицины. Они проводили время втроём, своей небольшой компанией, впрочем, у Матвея были и другие знакомые, такие же помешанные на эстетике уродства и гибели. Стрела присоединялся к ним всего раз, поскольку разлюбил большие сборища. Чаще торчал с этими двумя у себя в общежитии. Его сосед сбежал в другую комнату, как только предоставилась такая возможность, и Андрей пригласил пожить Сашку — этого мрачного, вялоапатичного пессимиста, с которым было так легко ужиться.