Что скрывает снег

– Господи! Ты меня услыхал! Варюшка!

– Ну, говорил же – отыщем мамку твою. И точно гляжу – набедокурила. Здравы будьте, служивые! – от звуков громкого баса стены управы, казалось, вздрогнули.

– И вам здравствуйте, доктор! – отвечали околоточные.

– Черноконь, давний мой знакомец. Впрочем, и вы его наверняка знаете, – заметил фельдшер.

– Доводилось встречаться, – кивнул Чувашевский.

– Что наделала эта женщина?

– Убийца она. Господина полицмейстера со своей бандой порешила.

– Не я это! Не я!

– Вот незадача-то. Что с дочкой-то ее теперь делать станем? В сиротский дом бедняге прямая дорога.

– Это не ее дите. Она нянька.

– А чья она?

– Вагнеров. Покойных. Вот она капитана-то к праотцам как раз и отправила.

– Не я то!

– Слыхал про то, что с ними стало… Что смотришь, непутевая? Вот на каторгу теперь и пойдешь.

– Не на каторгу. Сам ее, верное дело, повесить велит.

– И когда же?

– Да прямо завтра.

Обладатель баса цокнул языком.

– Беда! А кто тут в углу? О, это ж Гидка, у нашего самого жил. Гидка! Помнишь меня?

– Что-то лопочет. Эко вы его разговорили. Что ж вы раньше-то не пришли – глядишь, он бы чего и нам поведал.

– Гидка! Старый ты хитрюга! А он-то у вас с чего оказался?

– Так неужто ж на погребении не слыхали? Он же свою хозяйку и сжил.

– Ай-ай-ай… До чего же дивные дела творятся в городе. Я к вам чего зашел-то. Ну, сперва, конечно, мамку ее найти. А заодно хотел глянуть на того больного, что ваш фельдшер лечит. Слыхал, какой-то чудной методой, вот и хотел поглядеть.

– А вот тут он, прямо за стенкой. Покуда Деникина нет, расположились.

За огородку просунулась бородатая голова.

– Здравы будьте! Коллега!

Протянув руку прямо через голову Чувашевского, доктор поздоровался с фельдшером.

– Куда уезжал? Давно тебя не видно.

– В Алексеевку. Оспу прививал. Да я-то что – тут у вас дела шальные, куда поинтереснее моих будут. У меня-то все одно – у одного ветры, у другого грыжа. Только у архитектора нашего вот гангрена.

Фельдшер сделал удивленное лицо.

– Неужели?

– Именно, увы… В борделе, говорит, поцарапался. Ну, знамо дело, что там заразу какую и зацепил.

Чувашевский даже вздрогнул.

– Я наверняка понял, что там был он! По голосу его признал! Только слушать меня господин Деникин и вовсе не захотели-с. Всегда это заведение! И отчего ж его не выселяют?

– Да полно вам. Все мы люди грешные, не один грешок – так другой… Знамо же – какой мерой судите. Ну и так далее. Вот и архитектор наш согрешил – так уж за то и поплатился. Но довольно о нем – покажите-ка мне лучше вас…

***

Большой дядя, еще моментом ранее столь благодушный и веселый, вдруг взревел:

– Душегубец!

Варя удивилась и напугалась:

– Там каты?

– Не, моя любая, нету их там, – Павлина, вся избитая, немытая, куда грязнее прежнего, оборванная – даже привычный зубчик чеснока с шеи куда-то исчез – улыбалась, поглаживая прижавшуюся к ней девочку свободной от кандалов рукой.

– Да нечто можно отмороженного-то спиртом тереть? Кто ж тебя только надоумил?

– Не кипятись ты! Видишь, ему уже лучше. А я, было дело, уж думал лишить его этих пальцев на руке, и тех – на ноге.

– Что еще ты с ним учинял?

– Кровь пускал. Ему сразу получшело: в тот же час заговорил.

– Какого беса? Нет, фельдшер, лечи-ка ты своих мертвецов, а живых и пальцем не трожь более.

– Отставь свой тон! Не желаю ничего подобного слышать. Больной исцелился – выходит, я сделал все верно.

– Именно, так и есть! – оскорбленно отвечал третий голос.

– Я немедля забираю его в лечебницу и стану долечивать.

– Ни за что! Это мой больной!

– Теперь он мой!

За стеной послышалась возня. Павлина засмеялась в голос:

– Подрались-таки, видно, из-за ради долгоголового! Точно из-за девицы.

А Варе совсем не было весело. Она жалела большого доброго дядю – и тем сильнее, когда он, раскрасневшийся, отряхиваясь и поправляя забавную шапку, вышел из-за стены.

– Душегубец фельдшер-то ваш, – громко заметил он.

– Сам ты душегубец, – зло отвечали из-за стены.

– Так он-то… это самое… как раз по этой части и есть – то есть, совсем не для живых, – вступился за своего человек в сером.

– Вот пускай своим ремеслом и займется…

– Но учитель-то поправился.

– Вот, слушай, что говорят другие, если меня не слышишь, – вновь ответили из-за огородки.

Варя обратила внимание на человечка, сжавшегося на полу. Подняв голову, он внимательно смотрел на большого дядю через узкие щелочки глаз.

– Няня, смотри! Это тот мальчик. Он пришел в дом в лесу вместе с бесами.

– Он самый, – согласилась Павлина. – Люди-то разные, а судьбина злая – единая, – продолжила она, но Варя ее не поняла.

– Ну ладно, Варюха, пошли обратно в лечебницу. Совсем ночь на дворе, да и архитектор там мается.

– Нет! Не пущу! – Павлина крепко вцепилась в девочку так, что ей стало больно. – Мое дите! Не гневи бога, дохтор!

Варе нравился большой дядя – он хороший. Однако расставаться с Павлиной не хотелось куда больше.

– Не пойду, – отвечала и она.

Дядя развел руками:

– Что это делается? То сами за мной бегут – посмотри, помоги, а тут и пришел – а отказываются. Ну, как изволите. Покидаю я вас. Пора мне. Прощайте, служивые! Прощевай и ты, фельдшер, да зла не держи.