Что скрывают красные маки

У Бахметьева нет беговых кроссовок и дыхалка слабая. А Мустаева — не богиня психоаналитики и не самый выдающийся судебный психолог. Так что забубенный план можно спрятать под сукно.

Не пригодится.

— Живете где-то здесь неподалеку? — спросил Бахметьев.

— На Кронверкской, — нехотя ответила Сей-Сёнагон. — Неподалеку от Сытного рынка.

Неподалеку от Австрийской, ага. Но за ориентир выбран именно рынок. А Австрийская с ее психоаналитическим кабинетом пусть в аду горит. Сколько же пачек соли насыпала на мустаевский хвост венценосная Яна Вайнрух?

— А я на Большом Сампсониевском, — зачем-то сказал Бахметьев. — Тоже неподалеку. Через мост.

— Слушайте, Женя. — Ну вот, опять «слушайте»! — Это совершенно бесполезная информация. Не нужная ни вам, ни мне.

— Просто к слову пришлось. Без всякой задней мысли.

— Надеюсь. И надеюсь, что вы не любитель пробежек по паркам нашего славного города.

— Боже упаси.

— Вот и отлично.

«Порше» уже подъехал к «Диадеме» — комплексу из четырех приземистых, цвета антрацита, зданий со стеклянными фасадами. Здания ершились складками и эркерами, стекло просачивалось сквозь них, отчего возникал эффект застывшей волны. Но не плавной, а рубленой, с трудом сдерживаемой по углам мощным каркасом. На разных уровнях здания соединялись между собой несколькими переходами, — не напрямую, а опосредованно, через крытую стеклом галерею. Даже отсюда, с противоположной стороны улицы, под ее стеклянным куполом хорошо просматривалась зелень деревьев.

По периметру «Диадема» была обнесена тонким, едва ли не ажурным забором, за забором виднелись английские лужайки. Не сентябрьские — летние, с яркой и сочной травой. Въезд на подземную парковку перекрывал шлагбаум, возле которого терся сейчас Ковешников.

Анн Дмитьнааа и Бахметьев заметили следователя одновременно.

— Вот это чудо архитектурной мысли, — кивнула подбородком в сторону «Диадемы» Мустаева. А потом сместила подбородок в сторону Ковешникова. — А вон чудо сыска. Чудовищно все-таки он одевается. Плащ этот замызганный. И ботинки не чистит никогда.

— Ему плевать.

— Вот именно. Ну что, идемте?

— Все-таки решили со мной? — Перспектива быть униженным публично за то, что приволок с собой вздорную психошлюху, вовсе не улыбалась Бахметьеву.

— Мне кажется, мы уже это обсудили.

— Ну хорошо, пойдемте.

Вдвоем они пересекли улицу и оказались метрах в двадцати от Ковешникова. Тут-то Бахметьев и увидел птицу. Она лежала на газоне, свернув голову набок и безвольно вытянув лапки. Птица была черной, со светлыми точками на оперенье и желтым клювом — длинным и тонким; Бахметьев распознал в ней скворца, коих в последнее время развелось в городе немерено. Очевидно, смерть застигла пернатого совсем недавно: перья еще не успели потускнеть. Да и никто бы не позволил мертвому — пусть и птичьему — телу залеживаться возле элитного кондоминиума, где все прилегающее пространство было вылизано и простреливалось насквозь десятками видеокамер.

Бахметьев резко остановился, как будто споткнулся о несчастного скворца. Мустаева остановилась тоже. Теперь оба они смотрели на птицу.

— Черт, — промычал Бахметьев.

— Черт, — тревожным эхом отозвалась Сей-Сёнагон. — Страшно не люблю такие вещи.

Ее пальцы вдруг коснулись ладони Бахметьева, они успокаивали, как успокаивают покровительственным жестом детей и кошачьих лемуров. А может, Мустаева сама искала успокоения. Или защиты перед лицом смерти — пусть и птичьей.

— Черт, — снова повторил Бахметьев. — Вот я и вспомнил.

— Что? — Анн Дмитьнааа все еще не выпускала бахметьевской руки. И даже сильнее сжала пальцы.

Еще несколько дней назад Бахметьев бы растаял от подобного жеста; «поплыл», как выразился бы Коля Равлюк. Но сейчас совсем не это волновало Женю. Совсем не это.

— Вспомнил, что говорила мне Яна Вайнрух. По поводу визитов барменши из «Киото и Армавира». Вроде бы у нее была несчастная любовь. Мысли о суициде, панические атаки. Весь набор, короче. И на сеансах они много говорили об этой ее любви. И о парне, который ее бросил. Имени его Тереза Капущак не озвучивала. Называла Птицей.

— Какой?

— Просто Птица, и все. Без подробностей. Не знаю, насколько это важно.

— Может, и не важно. Но найти парня следовало бы.

— Дохлый номер, мне кажется. Но я попробую.

Они простояли у птичьего тельца не больше тридцати секунд. Этого времени Ковешникову хватило бы, чтобы подойти к ним, отойти и снова подойти. Но он продолжал стоять у шлагбаума — глубоко сунув руки в карманы плаща и покачиваясь с пяток на носки.

— Анн Дмитьнааа? — произнес он ленивым голосом, когда Бахметьев и Мустаева приблизились к нему. И Жене тотчас показалось, что и само имя психологини переместилось с носка на пятку. И превратилось в маленькую деревянную лошадь-качалку, которую плохиш-Ковешников оседлал исключительно для того, чтобы стегать игрушечной плетью по крупу и бокам.

— Вы-то что здесь забыли, Анн Дмитьнааа?

— Я тоже рада вас видеть, Ковешников.

— Красивая у вас тачка.

— И мне нравится.

— Кто любовник?

— Не ваше дело.