Все это примеры практической истории, изолированной ветви истории идей. Представлена она единственной дисциплиной, которая, по причинам, связанным с профессиональной гордостью, педагогической направленностью и соответствующими критическими задачами, более ценится занимающимися ею же коллегами. В периоды доверия, когда экспертные экономические знания представляются надежными и по этой части наблюдается явный прогресс, история экономики обычно пишется как рассказ об овладении мастерством. Кроме того, она может быть изложена как пример бесшабашной отваги с целью поднять боевой дух. В такое время господствующая историография носит преимущественно вигский характер и стремится ответить на генеалогические вопросы (что от кого и когда произошло) телеологическим образом (что и почему оказалось успешным с точки зрения современного корпуса знаний)[159]
.История экономической науки имела значение в глазах современных экономистов, когда марксисты, неорикардианцы или кейнсианцы проявляли интерес к родословной теории и политики, за которые они выступали. Впрочем, ныне эта область совершенно вытеснена на обочину учебной программы студентов и аспирантов экономических факультетов. Многие экономисты, одержимые математическими моделями и статистической проверкой больших баз данных, либо путают историю экономической науки с историей собственно экономики, либо игнорируют и то и другое, считая их не имеющими никакого отношения к своей дисциплине[160]
. Когда они все же проявляют интерес к своим предшественникам, их подходы в большинстве случаев настолько далеки от практики интеллектуальной истории, насколько это вообще можно себе представить. И все это несмотря на тот факт, что интеллектуальные историки предыдущего поколения, не в последнюю очередь сам Винч, внесли существенный вклад в историю экономики[161]. Складывается настолько мрачная картина, что один видный английский историк экономической мысли на своей факультетской веб-странице призывал студентов иметь в виду, что «перспективы академической карьеры для обладателей ученых степеней в этой области ничтожны и существуют лишь в немногих местах (если вообще не балансируют на грани исчезновения, по крайней мере в Европе и Северной Америке)». Равным образом, когда история экономической мысли все же становится объектом исследования, представители этой науки зачастую относятся к числу авторов, наиболее склонных к пролепсису и телеологии. В этом плане показательны работы Сэмюэла Холландера, в которых как «открытие» преподносится, например, утверждение о том, что Давида Рикардо следует считать прямым предшественником Леона Вальраса и Альфреда Маршалла. Подобный пример сфабрикованной родословной сам по себе служит повторением былых попыток Маршалла выстроить генеалогическое дерево экономики с учетом квазинационалистических принципов[162].